Стукнут сердца, вдруг, стуку колес в такт, что приуныл, друг, все ли с тобой так? Это же круг твой, так прогони ж хворь, до хрипоты пой, до хрипоты спорь.
Лечит от всех дрязг, как от врагов штык грузных желез лязг, стук колеса в стык, старых гитар звон, старых друзей взор, рельсов стальных стон, да разговор — спор.
Нет золотых рун, нет золотых душ, есть перезвон струн, есть перезвон душ. Да не умрет песнь, да не сожрет дрянь, поезд пока есть — ж Йошкар-Ола — Казань. ж2 р.
— Прощальная
Ю.Кузнецов
4/4
Потрясают осенний перрон золотые литавры и трубы их прислало бюро похорон по изысканной выдумке друга. Может быть я, ребята, вернусь, но прощальными машут руками и на память мне дарят арбуз, / исцарапанный именами. /2 р.
Я читаю: "Валерка, Вадим" кабаки, переулки, закаты. Мы невольным молчаньем почтим нашей молодости раскаты. Гэй, шампанского, водку несут, ничего, наливай до предела: мы сегодня покажем как пьют / за успех безнадежного дела! /2 р.
Я швыряю в промозглый туман роковую перчатку, однако, машинисту последний стакан, чтобы поезд летел как собака. До свиданья, Валерка, Вадим, я вернусь знаменитым поэтом, мы еще за успех воздадим, / шапку оземь и хвост пистолетом! /2 р.
Казань январь 1989 г. VHR альбом КС007-21С
— Среди подвалов городских,
3/4 * * *
Среди подвалов городских, среди крылатых толп людских, на полдороге к краю звучит какая-то струна, но где она и чья она, кто музыкант не знаю.
Поет какой-то соловей отличных городских кровей, как мальчик откровенно, какое счастье — смерти нет, есть только тьма и только свет, всегда попеременно.
Столетья строгого дитя он понимает, не шутя, при знании высоком, что вот очаг а вот порог, что вот толпа, над ней пророк, и слово за пророком.
Как прост… и счастлив я, что с давних пор все это понимаю. Хотя куда ты ни взгляни кругом пророчества одни и кто пророк не знаю, и кто пророк не знаю, ну кто пророк?
— Восславив тяготы любите свои слабости,
3/4 * * *
Восславив тяготы любите свои слабости, слетались девочки в наш двор, как пчелы в августе, и совершалось наших душ тогда мужание под их загадочное сладкое жужжание.
Судьба ко мне была щедра — надежд подбрасывала, но жизнь по-своему текла, меня не спрашивала, я пил из чашки роковой, старался дочиста, случайно чашку уронил тут август кончился.
Двор закачался, загудел, как хор под выстрелами, и капельмейстер удалой кричал нам что-то. Любовь иль злоба наш удел, падем ли выстоим ли, мужайтесь девочки мои, прощай пехота.
Примяли наши сапоги траву газонную, все завертелось по трубе по гарнизонной, благословили времена шинель казенную, не вышла вечная любовь, а лишь сезонная.
Мне снятся ваши имена, не помню облика, в какие ситчики вам грезилось облечься? Я слышу ваши голоса, не слышу отклика, но друг от друга нам уже нельзя отречься.
Я загадал лишь на войну, да не исполнилось, жизнь загадала навсегда — сошлось с ответом, поплачьте девочки мои о том, что вспомнилось, не уходите со двора ж2 р. еще не лето.
— Хорошо приехать в Таллин,
3/4 * * *
Хорошо приехать в Таллин, он уже снежком завален и уже зимой застелен, чтоб увидеть Хелен с Яном, да увидеть Хелен с Яном и увидеть Яна с Хелен.
Мне ведь многого не надо, мой приезд почти бесцелен: побродить по ресторанам, постоять под снегопадом и увидеть Яна с Хелен.
И услышать как метели зашуруют под фрамугой, и увидеть Ян и Хелен, и увидеть Ян и Хелен улыбаются друг другу, улыбаются друг другу.
А однажды, утром ранним, вдруг отьехать от перрона прямо в сторону бурана, где уже не будет Хелен, где уже не будет Яна, да ни Хелен и ни Яна.
Па-па-па…
— Пускай они, мазурики, живут себе, живут,
2/4 * * *
Пускай они, мазурики, живут себе, живут, и дочку в щечку чмокают, и замуж выдают, пускай у них, мазуриков, исправность, как всегда, и Лермонтов под пулею, и должность хоть куда.
Пускай они при дьяволах, при ангелах живут, и все-таки, и все-таки, и все-таки мы тут, и все-таки мы шумствуем облавой озорной: Ату, ату, мазуриков, достань их под полой!
Достань их из под должности, ползучих раскоряк, пусть лагерь наш под выстрелом, отец(?) среди коряг, и все-таки мы шумствуем, гарцуем над землей, а Лермонтов, а Лермонтов горластою трубой. ж2 р.
— Синевою подмосковных рощ
4/4 * * *
Синевою подмосковных рощ накрапывает колокольный дождь, бредут кресты Калужскою дорогой. Калужской песенной привычной бывает… именно смиренных странников, во тьме поющих бога.
Думаю когда-нибудь и я… уйду от вас друзья и от уступчивости речи русской, надену крест серебряный на грудь, перекрещусь и тихо тронусь в путь, шагая по дороге по Калужской.