Мои раны не болят, Хоть мне все и обещали, Ни к погоде, ни к каким другим придурям. Ну а кто в меня стрелял, Те работают мощами, Богомольцев своих ждут с тощим сидором. В небе пасмурном петля, Не по мне ли ты скучаешь? Только я не тороплюсь, в то не верую. Кровь мешаю на тоске, Вдосталь горем заедаю, Да на грифе заменил струны нервами.
— РЕКВИЕМ
Голова гудит, словно вдрызг был пьян, А в душе тоска сердце мучает. По пятам за мной ходит смерть моя И все ждет удобного случая.
А шаги ее за сто верст слышны, Бедолагу жаль — задыхается. И поэтому так рука спешит, И за струны пальцы цепляются.
Стали дни на дни непохожими, Стали дни летать, словно месяцы. Ставлю в вазу цвет — вянет в тот же миг, Видно, ждет косая на лестнице.
Сотню лет назад был я лекарем,
Уставал как пес да летал во сне.
А нынче вот пишу себе «Реквием».
Знать бы, когда он пригодится мне.
Оселок с косой все ясней звенят, Все чего-то жду, да вот глупо как! Доня-донюшка, обними меня, Поцелуй меня, моя любонька.
Обними меня, мое золотко, На колени сядь, душу успокой. Кровь стучит в висках тяжким молотом, Отними его — посиди со мной.
— Кем же я был в жизни другой
Кем же я был в жизни другой, мною непознанной: Рощей рябин, в день золотой облаком розовым? Может, бежал преданным псом рядом со стременем? Или, дрожа, спал под кустом, кем-то потерянный?
Кем стал я, брат, в жизни своей, пока не прожитой? Есть, говорят, среди людей просто прохожие… Есть мудрецы, есть бедняки, добрых не счесть и злых… Кем же я стал, цветом каким в радуге лет твоих?..
— ПЕСНЯ О ЗАВИСТИ
Я вышел на тропу войны, Врага известно имя — зависть. Ползет по душам, мысли травит, Переиначивает сны.
Друзья, погубленные ей, Не приходя в себя, скончались, А зависть празднует ночами Победы подлости своей.
Когда весь мир собой очаровал
Волшебный звук изысканных сонат,
Тогда Сальери Моцарту в бокал
Подсыпал яд.
Когда давно, полмира покорив,
Великий Рим вершил свой правый суд,
Тогда кинжалом Цезаря сразил
Коварный Брут.
Я вышел на тропу войны, Мой враг украл у многих разум, Как из оправ крадут алмазы, Лишив бесценное цены.
Не может зависть быть дела, Коль не приносит людям счастья, Она чернеет с каждым часом, С тех пор, как в сердце родилась.
Остановив созвездия рукой,
Продлив до бесконечности свой век,
С отрубленной седою головой
Пал Улугбек.
Казалось, гладиатор победит,
Не смог сдержать Сенат его атак,
Не силой — был предательством разбит
В бою Спартак.
Я вышел на тропу войны, Врага известно имя — зависть. Калечит души, мысли травит, Переиначивает сны.
— БАЛЛАДА О МУЗАХ И ПРОКРУСТОВОМ ЛОЖЕ
И сейчас лежат прокрусты По обочинам искусства, Рвут, ломают кости с хрустом
музам. Обессилевшим в дороге Обрубают руки-ноги, Потому что ложе многим
узко. Чтоб прокрустам было просто, Одного должны быть роста, Подходящего по ГОСТу,
все мы. Чуть длиннее, чуть короче Мало ли, что муза хочет, И молчит Олимп, и боги
немы.
И Талия завалена, и Грациям остаться бы в веках…
Не вынеся позора
Скончалась Терпсихора
В засаленных прокрустовых руках. Ждут они зимой и летом В ямах, в рытвинах, в кюветах, Коль пошел тропою этой
в ложе. Как на воинских парадах Сила есть, ума не надо Друг на друга станут все
похожи. И стенают у обочин Сотни тактов, тонны строчек И не ставшие короче
мысли. А лиходей со смеха лопнет, Поплевав себе в ладони, Потирает их вовек
и присно.
Эвтерпа муки терпит,
и Клио крик тоскливый душит страх.
Взбирается на сцену
Хромая Мельпомена
С застывшими слезами
на глазах. Как прокрустов одолеть им Не сломаешь обух плетью, В песне строчки нет, в балете
акта. Вопли, ужас, горе, стоны, И взывают к Аполлону Музы ночью, чтобы выжить
как-то.
Эрато виновато, спустившись с ложа,
смотрит на людей.
Не поместились стопы,
И рубят Каллиопу
Был сыном ей прославленный Орфей.
— КОРОТКА НАША ЖИЗНЬ
Не бойся смерти ты,
коль честен перед жизнью.
Коротка наша жизнь, но бегут друг за другом года, Яркий свет разменяем на вечную темень. Умирает лишь раз человек навсегда. Много раз человек умирает на время.
И не знаю, как кто, я не верю в судеб чудеса, Каждый был в этой шкуре однажды, и вы мне поверьте: Нет страшнее той смерти, которая на полчаса, Потому что глаза не открыть после смерти.
Но придется открыть, и придется смотреть на врачей Тех, кто к совести нам провода подключает. И придется опять позабытые книги прочесть, И придется в замках разрывать паутину ключами.
Полчаса пролетят, как один незамеченный миг, И, как век нескончаемый, день ото сна пробуждения. Много раз умирает лишь тот, кто свой сдавленный крик Не услышал в момент своего возвращения.
Коротка наша жизнь, а все время дела да дела, И все чаще о ребра стучит заболевшее сердце. Кто пораньше, кто позже, но дайте же мне пожелать Я желаю вам, люди, единственной смерти.
Песня о гончаре (Кувшин)
Спокойно 4/4
Am Dm6 E7
Am Dm E7 Жил старик, колесо крутил, Am Dm G C Целый век он кувшин лепил, A7 Dm E7 На ветрах замешивал воздух. И скрипел друг, гончарный круг, Тихо пел рано поутру Старый мудрец талым звездам:
F G C A7
"Ты вертись, крутись, мое колесо,
Dm E7 Am A7
Не нужны мне ни вода, ни песок,
Dm G7 C F
Напоит людей росой мой кувшин,
Dm6 E7 Am
Мой серебряный кувшин.
Будет легким он, как крик птичьих стай,
И прозрачным, будто горный хрусталь.
Тоньше тонкого листа у осин
Будет лунный мой кувшин".
Годы шли, спину сгорбили, Круг скрипел, ветры гордые Затихали в пальцах покорно. И смеясь, а что худого в том, Люд кричал: "Сумасшедший он!" Но в ответ шептал старей вздорный:
"Ты вертись, крутись, мое колесо,
Не нужны мне ни вода, ни песок,
Напоит людей росой мой кувшин,
Мой серебряный кувшин.
Будет легким он, как крик птичьих стай,
И прозрачным, будто горный хрусталь.
Тоньше тонкого листа у осин
Будет лунный мой кувшин".
Зло свое кто осудит сам? Раз в сто лет чудо сбудется, И засверкал кувшин круторогий. Полон был до краев водой, Голубой ледяной росой. Пей, путник, он стоит у дороги. И теперь зависть белая, И теперь люди веруют. И чудеса в цене потеряли. А дожди грустной осенью С неба ветром доносят нам Лишь обрывки песенки старой:
"Ты вертись, крутись, мое колесо,
Не нужны мне ни вода, ни песок,
Напоит людей росой мой кувшин,
Мой серебряный кувшин.
Будет легким он, как крик птичьих стай,
И прозрачным, будто горный хрусталь.
Тоньше тонкого листа у осин
Будет лунный мой кувшин".
— Пустая, холодная, жуткая комната.
Пустая, холодная, жуткая комната. Захламлена, грязная очень бездомная. Уйти — не уйти — кто же мне посоветует? Одно говорить, а другое — ответствовать. Одно говорить, а другое прочувствовать, Как трудно, как мерзко за жизнь врачу совать. Когда тяжело, то не надо подробностей. И слышится иноходь скорая, дробная. По снегу холодному снова непонятный Бреду чистокровною, лучше, чем понею. И хочется крикнуть: "За что же? Что сделал я?" Да рот забивает метель, вьюга белая. (*)
Кровь от лица.
Сердце в рубцах.
Но надо стоять до конца!
Я знаю: за то, что хотел по-хорошему, За то, что поверил вдруг в мир огорошенный. За то, что любовь не считал подаянием, За то, что себе не искал оправдания, За то, что горел не дровами, а свечкою, Что многое знал, хоть и не был предтечею, За все это жуткая, грязная комната, Пустая, холодная, очень бездомная.
Кровь от лица.
Сердце в рубцах.
Но надо стоять до конца!
Осколки посуды несбывшимся праздником, И ноты, как чертики, пляшут, проказники В глазах, обведенных кругами бессонными. И пропасть, и пропасть, и пропасть бездонная…