…просто икрой!..
Зачем, зачем я не пошёл в гомеопаты и не послушался ни мамы и ни папы. А угловатые мозолистые лапы не для её покрытых солнцем плеч. Энцефалитные на мне резвятся клещи. Я не скажу, чтоб я любил такие вещи. В желудке чистая вода ритмично плещет. И это всё. Но я не плачу, а пою: Припев:…ей льёт в бокал «Напареули»…
…ей мажет.
Иркутск, лето 1982-го
— Инфляция гуляет по стране,
2/4 * * *
Инфляция гуляет по стране, родные дешевеют пети-мети, страна по ноздри плавает в дерьме, но плата дорожает в туалете.
Вчера пописать обходилось рупь, сегодня пять — египетская сила! Пришлось пойти во двор куда-нибудь, поскольку просто денег не хватило.
Как только рухнул нерушимый строй, сейчас же набежали демократы, утроив силы паюсной икрой на нас зловеще точат хасбулаты.
Вот дядя крутит ус и щурит глаз, хурма, лимоны, яблочки поспели, а я, словно гвинейский папуас, маркетинг изучаю на панели.
И не поймёшь — гниём или горим: увяли и осыпались цветочки, гудит Москва, гуляет третий Рим. Ларьки, бабуськи, ящички, мешочки.
Петух проснувшись гаркнул: "Nevermor!" И всех к ядрёне-фене разбросало: кто пиво пьёт, укрывшись за бугор, кто в Киеве тихонько режет сало.
Кто поимённо, спит державным сном, кто поумней — у бизнеса в приходе, а я неподалёку, за углом, играю на гитаре в переходе.
— Как будто в странном сне, уносится косяк
4/4 * * *
По этапу гонимый, как ссыльный,
прозвенел треугольник гусиный,
снова снег кокаиновой пылью
заметает отчизну мою.
И с откуда-то взявшейся болью,
словно сердце посыпали солью,
я смотрю, заслонившись ладонью,
как они улетают на юг…
Как будто в странном сне, уносится косяк от снежного заряда на заходе. Как листья на ветру по осени летят, и жизнь вот так, наверное, проходит.
И, кажется, ушёл от выстрела отряд, случайно уцелевший от погони. И вот уже их нет, но слышно как кричат в далёком и неведомом затоне.
В тайге не сеют хлеб и не цветут поля, здесь птичий крик да вечный дым тумана, и потому грустна вечерняя земля под криками гусиных караванов.
Пусть горек хлеб разлук, зато печаль светла, здесь нет ни равнодушья, ни обмана. У моего костра достаточно тепла под крик гусей и вечный дым тумана, тумана, тумаааааа-ааааа-на…
3/4 КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ МУЖСКОГО
ГОЛОСА С ОРКЕСТРОМ
Жёлтою лампой ныряет луна в мягких ночных небесах. В Африке дремлют три белых слона, птички сидят на ушах.
Птички сидят на слоновьих ушах и, разумеется, спят, только не спят крокодилы в кустах, тихо кого-то едят.
А за великой китайской стеной дяди-китайцы храпят, в речке Янцзы с голубою волной лодки подводные спят.
Серая лодка с красной звездой, серп с молотком на боку, выйдет румяных матросиков строй скажет китайцам: "Ку-ку!".
Много на свете разных чудес, сразу и не сосчитать, где-то на улице пьяный балбес песенки начал орать.
1 куплет
3/4 * * *
Кто мне скажет честно, что там на Востоке, отчего нас тянет каждую весну? Там ведь только зэки отбывают сроки, и собаки воют ночью на луну.
Летом снега больше, чем зимой в Рязани, и в эфире пусто на любой волне. Пьют портвейн и водку, а не «Мутузани», и бичи гуляют пьяные вполне.
На Кавказе Ваня с Маней сушат фигу, на московских дачах в саунах балдёж. А мы всё на востоке, вот разве сьездишь в Ригу, ежели портвейну малость перепьёшь.
Господи, помилуй, сколько всякой швали, жадности и хамству не видать конца, столько разговоров, где чего урвали, на квадратный метр по три стервеца.
Оттого и тянет как снежок растает, всё равно уеду, лучше не проси! Капелькою ртути самолётик тает, есть ещё дороги на святой Руси. Капелькою ртути самолётик тает, есть куда податься на святой Руси.
2/4 * * *
Кто поехал в гости к тёте, а у нас другой удел: мы кукуем на болоте это самое в воде.
Лешаки пасут, украдкой, наши бренные тела, кто-то хрюкнул за палаткой, кто-то шухнул из дупла.
Загыгыкало под ёлкой, волос дыбом над балдой, то ли духи, то ли волки! То ли птица-козодой.
Скрежет жуткий, кто-то шалый забавляется мослом, по взьерошенным сусалам чем-то липким обнесло.
Вот опять зубовный скрежет догрызают чей-то труп, а теперь кого-то режут, или в бучу волокут!
Кто-то дышит за туманом, гнилью тянет за версту, так и хочется стаканом (жаканом) жахнуть в эту темноту!
Страшно, жутко, нету спасу, будет утро или нет? Наконец-то по мордасам растекается рассвет.
3/4 * * *
Месяц май примаверал(?), и балдеешь вполне, но по носу Шивера (?), и мороз по спине, после фразы короткой только крики: "Тону!", капитан вслед за лодкой режет носом волну.
До свиданья, ребята, здравствуй, город Москва, мы вернёмся обратно, ждёт нас речка Протва, где звезда на закате, пролетев сквозь сосну, ж словно маленький катер, догоняет луну. ж2 р.
— Монтана
3/4
На старой кобыле, с ослом в поводу я еду в Монтану, овечек веду, с похмелья я грустный, башка как бетон, в котором варили чертям самогон. Э-ей! Э-е-е-ей-ей!..
Протёрлися старые джинсы на мне, осёл мой в дерьме и кобыла в дерьме, у кольта верёвкой привязанный ствол, а шляпу сожрал ненасытный осёл. Э-ей! Э-е-е-ей-ей!..
В Америке чтой-то, чегой-то не то, стреляют кудай-то, кто чем и во что, недавно у старого Джона быка убили за то, что не дал молока. Э-ей! Э-е-е-ей-ей!..
Но есть на востоке большая Раша, там жизнь удивительна и хороша, там строят чегой-то и что-то куют и джинсы в колхозах бесплатно дают. Э-ей! Э-е-е-ей-ей!..
Я госдепартамент добром попрошу и визу спрошу, чтоб поехать в Рашу и брошу Монтану, куплю пароход, поеду в Россию на Дальний Восток.
На старой кобыле, с ослом в поводу я еду в Монтану, овечек веду. Споём еврибади про новую жизнь, ребята, не надо о песне тужить! Еврибади!
Накрапывал осенний дождичек,
3/4 * * *
Накрапывал осенний дождичек, тихонечко долбил в висок, и резал словно финский ножичек офорт в окне наискосок. Мерцал серебряными спицами, шуршал в листве, пугался вдруг, а осень мокрыми жар-птицами на юг брела от зимних вьюг.
И наплывала беспричинная моя вечерняя тоска про жизнь, что как дорога длинная, да в поле нет ни огонька. Куда пойдёшь, кому расскажешь, что надоело быть травой? И всё не так, и не докажешь, и надо быть самим собой.
А осень флагом карантинным туманит и наводит грусть, дымок кружится никотиновый над старым ромом «Санта-Крус». И там в хрустальной мгле бокала, сквозь огонёк свечи в вине, фрегат смолёный от причала взлетит на кружевной волне.
Накрапывал осенний дождичек, тихонечко долбил в висок и резал, словно финский ножичек, офорт в окне наискосок.
8/8 * * *
От мексиканской границы на юг. Там был влюблён я и звёзд алмаз сиял вокру-у-у-уг. В то время фиеста гремела, мой друг, от мексиканской границы на юг. Припев: Ай-яаай. Ай-яй-яй-яй.
Ай-яаай. У-ху! Трррр! Ай-яй-яй-яй.
И вот в те края я вернулся опять: гляжу в дверную щель — там колыбель, над нею мать. В углу сапожище мне стал намекать: мол, надо, дружище, южнее скакать. Припев.
6/8 ПОСВЯЩЕНИЕ ВЛАДИМИРУ МУРАВЬЕВУ
Вечерний ветер по ресницам скользит и прячется в траве, по жёлтым листьям красной птицей шьёт осень нитью по канве.
Неуловимую мелодию поют, а, может быть, кричат, пьёт облетевшая смородина из пентатоники ручья.
Когда глаза закроешь, чудится не обгоревшее дотла тепло земли, вишнёвой улицы и золотые купола.
Крик журавлей перед побегом, под рябью солнечной река и под рубашкой ломоть хлеба и материнская рука.