— Что случилось, — пристал я к летчику, узнав, что самолет, который обещал меня увезти в Москву, не собирается покидать нью-йоркский аэродром.
— При посадке, — снизошел пилот до объяснений, — в сопло попала птица. Лопасти покорежило, но и ей не поздоровилось.
— А какая птица? — как всегда не удержался я.
— Белоголовый орел, — без улыбки ответил летчик, — и я его понимаю: с такой-то экономикой…
Я не стал спорить, хотя Америка пока далека от суицидальных настроений, скорее она разъярена кризисом и мечтает найти виновных.
Сегодня это — три короля автомобилестроения, возглавляющих «Дженерал Моторс», «Форд» и «Крайслер». На них пал гнев американских налогоплательщиков, которые разжаловали священных коров индустрии в простых козлов отпущения. На них проще вымещать обиду за экономические разочарования. Если куда более виноватые банки прячутся за необъяснимую даже экспертам вязь финансовых причин и следствий, то машины у всех на виду — и они японские. Больше всего автомобилей в США теперь продает «Тойота», а это, конечно, любому обидно, ибо машина, как вестерн, — сугубо американский товар.
Впервые я познакомился с американскими машинами еще до школы, когда в 57-м году до нас длинными окольными путями добрались со знаменитой московской выставки США цветные автомобильные каталоги. Это была порнография консьюмеризма. Взрослые тяжело дышали, я учился читать: «Кадиллак», цвет — брызги шампанского».
До сих пор не знаю, что это значит, но мой старший брат купил такой автомобиль, как только мы перебрались в Америку. Будучи ровесницей той самой, сводившей нас с ума выставки, машина была длиной с анаконду, заводилась через раз и обходилась дороже квартплаты. В конце концов, даже механику, разбогатевшему на дряхлой роскоши, надоела починка, и он посоветовал купить новую. Так мы и сделали, но уже — каждый свою.
Моя называлась «Форд Таурус». Нас связывали нежные отношения, но ее украли, пока мы чинно посещали Бруклинский музей. Обидно, что в багажнике хранились припасы на ужин — каравай черного хлеба, круг чесночной колбасы и непочатая четверть «Абсолюта». Вряд ли все это пригодилось ворам, потому что, когда месяц спустя машину вернула полиция, в пустом багажнике валялись жирные обертки от бургеров из «Макдоналдса».
Побывав в нечистых руках, «Форд» работал с прохладцей, особенно зимой, и я сменил его на «Субару», потом на «Хонду», потом опять на «Субару». Как ни странно, примерно то же, не сговариваясь, делали друзья и родственники. Постепенно во всех знакомых гаражах поселились японские машины вместо американских. Когда я рассказывал эту историю в Японии, хозяева — чета знатных славистов — поблагодарили меня, встав с татами и поклонившись в пояс. Для них это была национальная победа на чужой территории.
Как все невольные поступки, выбор сделать проще, чем его объяснить. В японских машинах никогда не было помпезности, гордыни, даже — красоты. Они брали свое тусклыми добродетелями, вроде надежности, долговечности и внимания к деталям. Японские покупатели проверяют качество окраски бензобака — изнутри. Меня убеждает инструкция, предусматривающая техосмотр, после того как машина пройдет 250 тысяч километров.
Японские машины лучше всего подходят среднему — во всех отношениях — классу. Они для тех, кто не вкладывает душу в автомобиль, не путает себя с ним и думает о нем реже, чем о жене и кошке. Остальные покупают машины подороже. Врачи ездят на «Мерседесах», программисты — на «БМВ», плейбои — на «Мазерати». На американских машинах ездят либо бедные — на ржавых, либо богатые — на грузовиках, которых у нас почему-то считают и называют «спортивным транспортом»: SUV.
Худший из них — «Хаммер», самая уродливая машина по эту сторону от танка, от которого она мало отличается. «Хаммеру» не нужна дорога, ибо он может катиться по любой, включая лунную, поверхности. Однако до Луны далеко, и большая часть «Хаммеров» принадлежит биржевым маклерам. Поэтому чаще всего эти монстры (я про машины) стоят в манхэттенских пробках, напрасно съедая бензин и отравляя последний воздух.
Летом, когда нефть стоила в три раза дороже, я стоял в очереди на автостанции рядом с заправлявшимся «Хаммером». Цифры в окошечке мелькали, будто счет шел на песеты, а не на доллары. После первой сотни я злорадно взглянул на шофера. Молодой и глупый, он еще улыбался, но уже делано.
«Хаммер» — автомобильная виагра. Но вместо того чтобы избавить от сомнений, она обнажает их. Чем больше автомобиль, тем мельче сидящая в ней личность. Поэтому растянутые, как гармошка, лимузины арендуют школьники на выпускной вечер: у них еще все впереди и им трудно наполнить салон даже в складчину.