«Тут не о чем спорить, — говорят первые, — потому что Америка — свободная страна, исповедующая веротерпимость».
«Тут есть о чем спорить, — говорят вторые, — потому что Америка — демократическая страна, и большинство не хочет мечети».
«Мы построим храм дружбы, — обещает им имам будущего центра и выпускник Колумбийского университета (специальность — плазменная физика) Фейзул Абуд Рауф, — и назовем его Дом Кордовы в память о цветущем испанском городе, где мирно жили мусульмане, евреи и христиане».
Чтобы сравнить аргументы, я выбрался в Даунтаун, где спор ведут лицом к лицу на бесконечных демонстрациях, которые сейчас здесь проходят. Отличить противников мешают огромные звездно-полосатые флаги. Тут ведь все — патриоты, все — американцы. Мусульмане, правда, лучше знают Конституцию, которая всем обещала свободу — и возводить мечеть, и протестовать против ее постройки. В сущности, на месте погибших «близнецов» идет война чувств и принципов — страха и веротерпимости.
Ярче всего армию напуганных исламом представляет пастор крохотной флоридской церкви, который обещает в годовщину теракта сжечь стопку Коранов. Даже на экране Терри Джонс — зловещий и одержимый — производит жуткое впечатление. Горячий поклонник Мела Гибсона, он никогда не расстается с пистолетом. Проведя 30 лет миссионером в Европе, Джонс вывез оттуда твердое убеждение в том, что ислам ее уже захватил.
«Америка, — провозглашает он под вой труб и барабанный бой, — последний бастион на пути вселенского джихада, и чтобы спасти страну, надо сжечь книги, написанные сатаной».
Терри Джонс знает, что говорит, потому что он тоже написал книгу и назвал ее «Ислам от дьявола».
Флоридский юродивый с паствой в 30 человек — фигура гротескная, но его выходка может очень дорого всем стоить. Костер из Коранов, говорят в госдепе, вооружит террористов и ожесточит, уверяют генералы, и без того отчаянную войну. На кон поставлена жизнь солдат, инженеров, врачей, учителей, помогающих подняться исламскому Востоку. Но и запретить сжигать книги Америка не может — по той же причине, которая мешает ей запретить нью-йоркскую мечеть. Чтобы свобода оставалась собой, она должна быть нейтральной.
В принципе, ситуация ясная. Но на самом деле никаких принципов нет вовсе. Всякая абстрактная идея ставит нас перед конкретным выбором, как это случилось сейчас в городе, пережившим 11 сентября. Все, чему я научился за треть века в Америке, толкает меня в либеральный лагерь, где уважают чужое мнение, терпят другую веру и надеются на взаимность. Тормозят меня только инстинкты. Умом я на стороне мечети, нутром — против. Меня останавливает ложная зеркальность происходящего в двух мирах. С одной стороны — горящие книги, с другой — взорванные башни, с одной стороны — карикатуры, с другой — кровь, с одной стороны — роман Рушди, с другой — отрубленные головы, с одной стороны — символы, с другой — трупы. Это не одно и то же. Фанатики одинаково омерзительны, но по-разному опасны. И об этом трудно забыть, когда решается вопрос о мечети. В конце концов, все террористические акты начинались в одной из них.
Все это, впрочем, не так важно, как кажется. В Америке — шесть миллионов мусульман, и они никуда не денутся. В Нью-Йорке — больше ста мечетей, и еще одна, конечно, ничего не изменит. Поэтому, хотя две трети жителей Нью-Йорка не хотят мечети, почти все готовы с ней примириться на расстоянии в 10, а лучше в 20 кварталов от мемориального пустыря. Политика, и этому я тоже научился за треть века в Америке, не разрешает конфликты, она позволяет жить с ними.
Source URL: http://www.novayagazeta.ru/politics/1835.html
* * *
Говоря о Боге - Культура
Культура / Выпуск № 97 от 3 сентября 2010 г.
«В борьбе человека с миром ты должен быть на стороне мира». Лишь приняв выбор Кафки, мы готовы приступить к чтению книги, в которой рассказывается о Боге столько, сколько мы можем вынести
03.09.2010
<img src="http://www.novayagazeta.ru/views_counter/?id=1955&class=NovayaGazeta::Content::Article" width="0" height="0">
Рецензируя книгу «Мысли мистера Фитцпатрика о Боге», Честертон заметил, что куда интереснее было бы прочесть «Мысли Бога о Фитцпатрике».
С этим трудно спорить, потому что про Бога и писать-то нечего. Ведь о Нем, том единственном, с большой буквы, в сущности, ничего не известно: Он — по ту сторону бытия. Поскольку Бог вечен, у него нет биографии. Поскольку Он всюду, у Него нет дома. Поскольку Он — один, у него нет семьи (о Сыне пока промолчим). Поскольку Бог заведомо больше наших о Нем представлений (не говоря уже об опыте), все, что мы знаем о божественном, — человеческое.