Мрачновато у нас получается. Отмахали сто восемь шагов. Сколько раз я принимался считать и каждый раз сбивался. Правда, должно быть, сто восемь. Вдруг Цыпка выпаливает:
— Че Геварра был революционером. Вместе с Фиделем Кастро он входил в правительство на Кубе, потом ушел в горы, партизанил в одной южноамериканской стране и там погиб. И берет он носил.
Вот черт! А вдруг она права? Ай-ай, Густав, ты ж ничего этого не знал! Лучше признайся.
— Ты вот лучше скажи мне, цыпленок ты жареный, как ты здесь, у нас, хочешь быть революционером? Одного берета ведь маловато. А потом, где партизаны? Где горы? Гарц — разве это горы? Скукота! А потом, пташечка, ты это заруби на своем клювике, не Южная Америка, а Латинская Америка, — так я ей по буквам и выдаю, как она мне своего бригадира Че.
— Понимаешь, если ты прав, Гуннар… — чуть не упала даже, так здорово задумалась. — Нет, неверно все это. Ты только так, чтоб меня подразнить.
Подразнить? Перфорировать звучит куда веселей.
— Чего ты говоришь — как на шпильках ходишь? Говори ясно, правильно.
— А ты как ужасно говоришь! И совсем неправильно. Неправ ты. Мне никогда не бывает скучно.
— Еще бы, сидишь слушаешь себе своих Бахов и органы всякие.
— Да, Баха и Бетховена. Когда я слушаю такую музыку, мне никогда не бывает скучно. У меня от волнения даже мурашки по коже бегают… И потом, революционером… рево…
— Давай, давай! Цыпка да еще из Бурова — и про революцию рассуждает! Ха-ха!
— …революционером быть — это значит честно и хорошо учиться.
Как вы сказали? Ушам своим не верю! Неужто она правда так думает?
Вместе с мешком Петера я валюсь в кювет и давай кататься по траве. Ноги задрал кверху…
— Револю… учиться… Ты что, Цыпка, сдурела?.. Учиться… С ума можно сойти!.. Надо ж! Во дает! Учиться, видите ли!
Накатавшись вволю, я освобождаю руки из лямок и чешусь потной спиной о шершавую травку.
Цыпка остановилась на обочине, чудно как-то смотрит на меня, будто со мной случился солнечный удар.
— Сядь-ка, посиди с папочкой, — говорю я, еле сдерживаясь, чтобы снова не расхохотаться.
Цыпка паинькой садится рядышком.
— Ты правда так думаешь? По-настоящему? Учиться — это революционно? Да чего с тебя спрашивать — седьмой класс! Чего ты знаешь-то! Революция — это баррикады, «Аврора», пушки, сабли наголо и беляки. Ни баррикад, ни «Авроры» у тебя нет. А беляки? Где они у нас? Учителя, что ли? Если учиться — это революционно, где ж тогда беляки? Наш Крамс — беляк? Да он тебе нос оторвет за такое, мышь ты пузатая!
— Мой папа — директор школы и член партии, — скромно замечает Цыпка.
— Вот видишь — беляков у тебя нет и баррикад нет, нет у тебя и ураганного огня крейсера «Авроры».
До чего ж глупая эта инкубаторная цыпка! Она же мне горючее подбрасывает тоннами — я все ее рассуждения взорву к чертям собачьим!
— «Аврора» никакого ураганного огня не вела. Она дала только один залп, это был сигнал, и холостыми, между прочим. Мне папа сказал.
Не может этого быть: революция — и холостыми?
— Учиться, говоришь, не списывать?
Цыпка сердито кивает.
— И паинькой быть и ласковой — жизнь как у бройлера! Кому, как не тебе, это знать, цыпка ты инкубаторная.
Мимо с воем проносится красный «форд».
— Ты давай соображай: нет у нас, значит, никаких баррикад, и нет ни южноамериканских, ни латиноамериканских джунглей. Так скоростью возьмем. Скорость, она ведь тоже что-то революционное, что бы там твой эремит-архимандрит не говорил насчет бархатного или там шелкового…
Цыпка жует что-то, а может, и зубами скрежещет. Наш Крамс обрадовался бы, услыхав от меня такую речугу. Я ж своими мудрыми словами, как шарами бильярдными, играю. «Друг мой Гуннар, — сказал бы Крамс, — не верю близоруким ушам своим, так ты серьезно аргументируешь!»
Что-то вертится у Цыпки на языке — вижу, сейчас выпалит.
— Давай выпаливай!
— Когда мы хорошо учимся, мы молодцы, а когда мы молодцы, мы укрепляем нашу республику. А это и значит быть революционным.
— Скукота! Какой у тебя средний балл? А, четыре и шесть десятых. Значит, ты на сто процентов революционней Густава…
Нет, Цыпка не соглашается. И не сдается, скажи пожалуйста!
— Все ты неверно говоришь, не может так быть. Карл Маркс никогда на баррикадах не стоял, никто его с саблей не видел. И ты хочешь сказать, что поэтому он не революционер?
Комиссар Мегрэ, как вы выйдете из такого положения?
— За письменным столом он сидел, дни и ночи читал, учился, а дети дома голодали. Нет, Гуннар, не может так быть, как ты говоришь. Ты вот скажи, какая машина самая скорая в мире?