Постой. «Ягуар»? Или «рольс-ройс»? Может, последняя модель «мерседеса»? Чего это она вдруг спрашивает?
— По-твоему получается, что твои автомобильные монополисты лучшие революционеры в мире. Нет, Гуннар, это что-то не так. Ты ж реформист.
Мегрэ, вы попали в западню.
— Да не про монополистов я. Я ж говорю о скорости вообще. Пожалуйста, можешь взять скорость учения: когда ты скорей учишься, тогда ты лучший и более быстрый революционер.
Ловким ходом Мегрэ выскочил из ловушки — теперь в ней Цыпка. Стоит, кусает губы.
Мы спорим еще немного, но спорим не антагонистически. Никто из нас не уступает: я не расстаюсь со скукой и скоростью, а Тереза — с учебой как революционным процессом.
— Кто это поет?
Я показываю наверх. Мне кажется, что там одно облачко самолично чирикает.
— Полевой жаворонок… или лесной жаворонок…
Так наш спор растворяется в птичьем гомоне. Пора! Надо двигать дальше. Чертов мешок еще килограммов десять набрал. А колени — вроде из студня.
Мы с отцом очень любим жареную картошку. К ужасу матери, мы даже на завтрак готовы уплести целую сковороду. А уж лучше студня к ней ничего нет! Как фата-моргана, и сейчас передо мной студень, растекающийся по жареной картошке.
— А ты знаешь, что такое «сидеть на голодном суку»?
Болтать-то Цыпка горазда, а как дело до конкретного чего-нибудь дойдет, она ничего не знает.
Колбасы, которую мы в пивной съели, ненадолго хватило.
Тереза шагает не впереди меня, а рядом. Выковыривает из пакетика кусочки печенья и выдает мне, а я пожираю их, будто я два месяца ничего не ел.
— Ты слышишь? Сверчки.
Вон оно в чем дело — знаменитые сверчки. Мне кажется, что вся трава у меня под ногами поет, жужжит — маленькие такие поющие пилки… А на кого такой сверчок похож?
— Гуннар!
Цыпка вдруг выкрикнула мое имя. Что это опять с ней? Может, ей чего нового в голову пришло, как меня научить учиться по-революционному? Я уже — каюк. Мне надо стараться, чтобы у меня ноги не растаяли.
— Смотри, Гуннар, вон там… авария!
— Спятила, что ли?
— Вон… убитый… лежит!
По спине у меня перекатываются ледышки.
Ничего она не спятила. В кювете — машина, а наверху на откосе — мертвый человек.
Я поскорей отворачиваюсь. На шоссе — ни души, кругом все вымерло.
Глава VIII, или 14 часов 35 минут
Я не я совсем, я — дерево, расту на краю шоссе. Корни, правда, коротковаты. Тереза толкает меня:
— Ну иди! Иди, пожалуйста, Гуннар!
Деревья не ходят. Я делаюсь еще более деревянным.
— Что, если он не совсем умер, а тяжело ранен?
Что может сделать дерево, когда видит тяжелораненого? Дерево глухо и немо. Оно как… дерево.
— Помоги ему, Гуннар!
— Умер он. Никто ему не поможет! — выкрикиваю я. — Нельзя трогать. Только полиция. Вдруг это убийство?
— Не убегай, пожалуйста, Гуннар!
— Отпусти! Надо в деревню сбегать, вызвать полицию. А ты жди здесь…
Тереза вцепилась, не отпускает. И как раз когда я хочу быть… птицей и мне не надо больше быть деревом, хочу быть молнией, быстрым, как мысль…
— А вдруг он правда не умер, Гуннар? Может быть, ему помощь нужна?
Да. Ты, Гуннар, был вполне созревшим идиотом, когда сказал: «Это мне ничего не стоит…» Но еще большим идиотом ты оказался, когда дал согласие быть испанцем, джентльменом и кавалером…
Тереза толкает, двигает меня вперед, но сама остается все время позади меня.
— Если у него кровь идет, я…
— Я тоже не могу, — шепчет она со слезами в голосе.
— Нет у меня перевязочных средств.
— Может быть, в машине?
У машины жуткий вид. Но особенно тяжелой такую аварию не назовешь. Машина заехала в кювет, стоит покосившись. Мертвец лежит чуть выше, на откосе, лицо — в траве.
Для комиссара Мегрэ это пустяки. Ему же надо только приказать: приподнимите простыню! А под ней и утопленники, и застреленные, и всякие…
Но сейчас я почему-то совсем не хочу быть комиссаром Мегрэ. Я просто Гуннар, самый обыкновенный ученик средней школы.
— Ни шагу дальше! — шепчу я хрипло.
Оба мы стоим и смотрим на мертвеца. Долго смотрим…
На нем полуботинки. Толстые подошвы в пыли.
В небе надо мной очень громко и назойливо поет жаворонок. Будто летающее привидение, ей-богу. Горсть ледышек скатывается по спине.
— Ноги у него будто вывернуты, — шепчу я.
А Тереза еще крепче вцепляется в мой рукав. Мне надо бы сказать, что никакого смысла нет ждать. Может, и правда это убийство? Надо поскорей сбегать в деревню. Оттуда доносится звон колоколов…