Я ни чуточки не верю в эту болтовню. Кому охота с девчонкой по стране ездить, да и кто из-за какой-то девчонки остановится?
— Ну, а если так, то оба мы на мели. — Длинный грустно кивает. — Однако я продолжаю развивать свою мысль: что способно развеселить и обрадовать водителя автомашины, когда он трясется по булыжнику или мчится по однообразной автостраде?
Как я ни напрягаю свои извилины, мне ничего не приходит в голову.
— Музыка, — отвечает за меня Длинный. — Но, понимаешь, у многих в машинах есть радио. Как ты, например, поешь?
— «Двойка!» — говорю я дребезжащим тенорком.
Он старается напеть какую-то песню; голос у него скрипит, будто рашпилем пилят железо.
— Караул! — кричу я.
— Вот видишь, и у меня ничего не получается, — говорит он раздосадованно. И вдруг его лицо начинает сиять, словно его намазали сметаной. — «Эврика!» — как когда-то воскликнул Архимед, тоже филерфоб» между прочим. Анекдот! Понимаешь, хороший анекдот взбодрит любого водителя…
Он наклоняется, и открывает свою сумку. Вытаскивает большой лист бумаги, разворачивает и сует мне под нос.
«Сто анекдотов до Темплина», — четко написано на нем.
— Сам знаешь, если по радио передают анекдоты, то водитель и «Неоконченную» симфонию выключит. Чья она, кстати?
— Раз симфония, значит, Бетховен.
— Не угадал. Шуберт. Водитель готов выключить даже Шуберта, если по другой станции передают анекдоты.
— Шубертом моего дружка зовут. Даниил Шуберт. Мы с ним на кружок бокса ходили. Там его «Шубби» и прозвали.
Но Длинного уже ничем не остановишь.
— Сто анекдотов — и автомобиль подан.
— И вы столько знаете?
— Считать пока никто не считал. Итак, вариант третий: запомни десять анекдотов — и комфорт обеспечен. Такова психология человека, сидящего за рулем. Наукой доказано.
Длинный крупными шагами направляется к шоссе. Редкие волосы его бороденки подпрыгивают. Он разворачивает плакат над головой.
— Внимание! — кричит он. — Засеки время!
«Густав, — говорю я себе, — ты уже больше двух часов торчишь тут, и, если ты не ошибаешься, этому долговязому типу придется стоять с тобой еще в два раза больше».
В эту минуту бежевый «Жигуленок» останавливается около него, дверь открывается, и изнутри басом спрашивают:
— Соленые есть?
— Еще бы! — отвечает мой тощий компаньон, а мне тихо шепчет: — Жаль, шеф, что тебе в другую сторону. Доброго пути! Привет!
Тучка пыли, выхлоп — и мой Густав снова один, поскребывает затылок и тут же принимает решение: отныне работать также на научно-анекдотической основе. Прежде всего надо подсчитать, сколько анекдотов я помню. Больше всех анекдотов знает Фридрих Карл, но он укатил с родителями в Крым.
Густав, Густав, пораскинь мозгами!
Вариант номер три! Если бы я помнил хотя бы десятка два анекдотов, их можно было бы рассказывать без конца, всё снова и снова.
Например, такой: «Какая разница между почтальоном и оконным стеклом? Почтальон сначала бегает, потом потеет, а окно сначала потеет, потом уж бежит».
Хи-хи! Я давлюсь от смеха и плюхаюсь на мешок Петера. Да, если я начну рассказывать, мне до самого Ростока хватит…
Глава II, или 9 часов 18 минут
Останавливается мотоцикл. Допотопный. Должно быть, еще изобретение Джемса Уатта. Коляска величиной с «Запорожец». К мотоциклу прикреплен небольшой человечек. Огромными перчатками с крагами вцепился в руль.
Мотоцикл стреляет и трещит, как молотилка тех времен, когда у нас еще производственных кооперативов в деревне не было. Человечек выбирается из краг, сдвигает очки на лоб:
— Здравствуйте!
— Здрасте, дедушка, — мрачно отвечаю я. — Вам чего: подсказать, куда ехать, или подтолкнуть?
— Садись.
«Густав, — думаю я, — мерещится тебе или ты во сне?.. Тебя хотят подвезти, подвезти на север, к самому побережью, и без всяких там вариантов — первый, второй, третий…»
И на этой вот колымаге? Не на «татре» и даже не на «Ф-8»[3]?
— А мы не перегрузим вашу тележку? — говорю я и показываю на матросский мешок Петера.
— Не такое возили! — говорит дедушка, поглаживая руль.
И вот я уже поднимаю проклятый мешок Петера, но при этом все же спрашиваю:
— Правда у вас ничего тут не проломится?
Вдруг коляска оживает. Из-под клеенки показывается маленькое серенькое чудовище и начинает брехать. Я подпрыгиваю, будто взбесившийся кузнечик. А маленькая шавка, упершись лапами в борт, рычит.