— А вы не господь бог, в которого теперь даже пастор не верит… Пусть сам достает. Он же Хэппус, великая знаменитость. По телеку фильм с ним передавали, «Салют, Шери!», — почти шепотом сообщаю я.
Великан только пожимает плечами. Точь-в-точь как я до этого.
Намазав руки какой-то пастой, мы стираем ее чистой ветошью — мы настоящие механики!
— Благодарю вас, коллега, — говорит Хэппус и улыбается так, что и ты невольно улыбаешься. — Сколько я вам должен?
— Ничего ты мне не должен, если не хочешь меня обидеть.
Хэппус опять улыбается, но как-то кисло.
Теперь и Цыпка спускается к нам в долины труда и пота. Она стряхивает травинки с джинсов, движения какие-то неестественные, прямо как будто она опять декламирует.
— Я прокачусь с господином Хэппусом несколько километров и подожду тебя там…
Хэппус трясет руку Великану, затем мне.
— Терезу ты найдешь немного дальше, впереди. Прокатимся. Вуаля!
Он приглашает Терезу в машину. Тереза махает мне, будто графиня своему лакею Иоганну.
А мне так и слышатся слова Хэппуса: «В том обществе тебя я вижу, в котором не хотел бы видеть я тебя…»
Но, может, это оттого, что я стою, будто оцепенел, ничего не соображаю, ничего не чувствую!..
Бывший мертвец Оттомар Хэппус рывком включает заднюю скорость, дает газ, чуть не наезжает мне на ногу, круто заворачивает влево и со свистом, так что из-под задних колес вылетает фонтан песка и щебня, уносится прочь.
Из окна машины высовывается маленькая ручка Цыпки…
— «И укатила прочь, и нет ее, и песен нет ее…»
Это были слова Великана, и сказал он их очень серьезно.
Оба мы медленно подходим к его машине.
— Слава тебе, тетереву, что нет ее, что избавился наконец. Надоели декламации. Не меньше ста километров сэкономлю без нее.
— Есть хочешь? — спрашивает Великан, кивнув мне.
Мне и не хочется вовсе, а ведь совсем недавно я думал, что могу быка сожрать. Достав из кабины портфель, а из него три пакета — один с бутербродами, второй с помидорами, а третий с салом, — Великан нарезает сало полосками, а остальные пакеты кладет между нами. Сидим, едим, я чувствую себя все лучше и делаюсь все злее.
— Надо мне было выбить его за веревку коротким правым снизу…
— Кого это? — спрашивает Великан, и очередная помидорина исчезает в его пасти.
— Это я тут недавно паренька одного в нокдаун отправил. Завертелся он, как волчок… а этот знаменитый Хэппус… привет вам от всех ваших шестеренок!
Великан, зажав в кулаке бутерброд, показывает на фонарь у меня под глазом.
— Случайное попадание, — бормочу я и тяну зубами кусок теплого сала.
Тогда он показывает на кровавую ссадину на моей руке, левой, — я и не заметил ее совсем:
— Ты за руками не следил, назад оглядывался.
У меня что-то в горле засвербило, потом полезло выше и вдруг начало звенеть в ушах.
Комиссар Мегрэ, кто, где и когда видел, чтобы этот великий сыщик краснел? Отвратительное неумение владеть собой может вызвать гнев префекта полиции! Так нетрудно и выговор заработать.
Вытащив из портфеля солонку, Великан отвинтил крышку и посолил помидор.
— Какая часть тела самая важная у человека? — спрашивает он меня.
Я не знаю да и не стараюсь отгадать.
— Пупок, — заявляет Великан, отправляя очередной кусок сала в рот. — Лежишь себе в постели, надо тебе яйцо съесть или там помидор — где соль хранить?
А мне не смешно. Раньше мне такая хохма понравилась бы. И я бы свой анекдотик подкинул… А сейчас мне совсем неохота запоминать анекдоты для Фридриха Карла.
Когда в голове у нас наступает полное солнечное затмение, а Крамс задает такие вопросы, на которые никто не знает ответа, он говорит: коллапс… Великан запускает пятерню в пакет, устанавливает — помидоров нет.
— Ну ты и поднажал!
— Я? Я и не притрагивался к ним… А вы что, Хэппуса правда не узнали? — спрашиваю.
Нет, в отличие от меня Великан действительно не узнал Хэппуса. Он и в кино не ходит, и телевизора у него нет, то есть два года уже, как нет.