Еще издали он крикнул:
— Ну и ну — Тереза! С ума сойти! Неужели это ты? Дай я обниму тебя.
Оказалось, это Гуннар. Я честно должна признаться — в эту минуту меня охватило чувство неподдельной радости.
Он и впрямь намеревался меня обнять, но в последнюю минуту отпрянул. Право, это было бы неудобно — нас окружала ватага малолетних наездников. Все они рассматривали меня, похлопывали Гуннара по плечу, как бы одобряя его находку — меня. А один из них, сдвинув шляпу на затылок, молвил:
— Глядите, этот Гуннар подцепил себе славную букашку. Краснеть тебе нечего!
Мальчишки, сколь дик и несуразен ни был их вид, оказались вполне разумными существами. Они потребовали, чтобы я ехала с ними, предложив мне сесть на раму или на багажник.
Но тут запротестовал Гуннар. Вот ведь! Не успел найти меня, как уже снова принялся командовать! Конечно, расхвастался, что сейчас же добудет автомобиль, и непременно «татру» розового цвета, а там не пройдет и получаса, как мы прикатим в Альткирх… Альткирх, Лиана, весь наш класс, моя стенгазета, мой чемодан… И разуму вопреки я согласилась с Гуннаром. Очевидно, права мама, называя меня наивной: и правда, я всегда верю людям, верю в то, что все закончится благополучно, что бы я ни затевала. Мальчишки в ковбойских шляпах очень похожи на огромные бегающие грибы, и мысленно я уже складывала юмористические строки на эту тему. Они простились с нами и под громкий перезвон велосипедных звонков укатили. Чем-то они мне даже понравились, и, хотя я беседовала с ними всего несколько минут, я от всей души махала им на прощанье, точно так, как совсем недавно мне махали на прощанье малыши из автобуса.
Вот мы и стоим друг против друга и долго молчим. От смущения Гуннар пытается отколупнуть от штанины комок грязи и выдает свой очередной анекдот.
— Что такое: маленькое, беленькое и сидит на телевизоре?
На подобные вопросы я вообще не реагирую, да и Гуннар поспешил ответить сам:
— Комар в ночной рубашке.
И сам же громко рассмеялся, будто перед ним только что выступили все комики мира. Чтобы как-то успокоить и отвлечь его, я рассказала ему о моей чудесной поездке с господином Хэппусом, о том, как я ждала его, Гуннара, обвиняя в неверности, о путешествии на автобусе, о фокусах тощего электрика. Гуннар стоял и слушал, однако, очевидно, он ничего не слышал. Как застоявшийся конь, он топал ногой и сердито поглядывал назад: не приближается ли на шоссе розовая «татра».
И вдруг случилось нечто совсем неожиданное: рядом с нами остановилась машина — мы и не голосовали совсем! — и нас пригласили сесть. За рулем сидели мужчина средних лет и девушка. Поляки.
Об этой поездке я Лиане почти ничего не рассказывала… Мамочка поймет меня и будет довольна. Она ведь всегда рада, когда я знакомлюсь с людьми, приобретаю друзей.
Я переписываюсь со студентом из Еревана, с миленькой девочкой из Братиславы и с одной болгаркой, у которой уже свои дети. Она пригласила меня провести с ними каникулы на Черном море. Мне представляется это очень романтичным. И я обязательно воспользуюсь их приглашением.
А теперь у меня есть подруга и в Польше. Я познакомилась с ней во время моего необыкновенного путешествия. Но Лиана не терпит никого рядом с собой, она может рассердиться, если узнает о моей новой дружбе.
Девушку зовут Люция. Мы коротко сошлись, как только почувствовали, что интересы у нас общие. Люция хорошо говорит по-немецки, зато я не знаю ни слова по-польски. Впрочем, имена композиторов и музыкантов звучат на всех языках одинаково, и всюду адажио называется адажио, а фуга остается фугой на всех языках. Превыше всего Люция ставит Шопена. А когда я ей напела несколько тактов Революционного этюда и тему Второго фортепьянного концерта, ее темные глаза загорелись радостью и она погладила мою руку. На чистом немецком языке, почему-то звучавшем немного смешно, она сказала:
— Я охотно играю на рояле. Я весьма люблю этюды Шопена. Но я испытываю большую заботу, когда играю ни рояле. Соседи бранятся. Невозможно играть на рояле тихо. Не все люди имеют разум для искусства.
— Да, Люция, все абсолютно так же, как у меня. Я также беру уроки игры, на фортепьяно, мама заставляет. Признаться, я больше люблю слушать пластинки, чем играть сама. Эти бесконечные гаммы я не выношу.
— А я люблю. Когда я играю, я вся — музыка. Я чувствую, играют не мои пальцы, играет сердце.