Питер Уоттс
АВТОСТОПЩИК
Вот что сразу приходит ему в голову, когда разум собирается заново: «что-то явно не так».
Когнитивные функции рудиментарны, идут скорее от нутра, чем от мозга. Эфемерный черновой блокнот осознающей себя личности пока слишком мал, в него вмещается лишь одна идея: что-то не так. Но проходит время, и смутное предчувствие отращивает вершины и грани, приобретает текстуру. Оно понимает причину собственного существования:
«Эриофора» сбрасывает скорость. А этого не должно быть.
Впереди что-то есть. Звезда. Точка. Оно разбухает, а разум человека растет вокруг этого объекта, увеличивается достаточно, чтобы вместить образы и мысли. Впереди какой-то валун, сплющенный овоид, испещренный оспинами, летит, кувыркаясь с неспешным величием на фоне звезд. Валун размером с гору.
Астероид, но странно асимметричный.
Грубый изгиб его горизонта слегка приплюснут по одной грани, словно какой-то капризный бог проходил поблизости со шлифовальным станком и стер камню щеку до кости. Что-то неправильное чудится и в том, как объект перекатывается по небесам: прецессионное колебание вокруг какого-то противоестественного центра притяжения, который и сам, кажется, смещен.
В разуме человека выскакивает число, тоже ненормальное: астероид движется на четырех процентах от скорости света.
Значит, это корабль. Корабль с Земли.
В разуме срастаются детали, пока сам разум срастается, выходя из забвения. Он принимает все подробности пассивно, без всякой критики: личность еще не полностью восстановилась, обработка входящих данных идет во время перезапуска операционной системы мозга. Морфометрический профиль соответствует «Крестовику», мобильной фабрике АДОН: масса перед запуском — 4,3 петаграмм, масса после запуска и инициации — 29,2 эксаграмм. 9243 метра по центральной оси на старте, 6042 метра по малой (Сейчас лишь 9109 и 6030; даже при интерполированной убыли от синего смещения такая разница слишком велика). Ионный и изотопный следы на поверхности соответствуют катастрофической утечке газа, произошедшей за последние 30–70 терасекунд. Сигнала передатчика нет. Средний показатель внешних тепловых излучений около 5 Кельвинов.
Судно покинуто.
— Как ты себя чувствуешь?
Этот голос не помыслен, понял он. А услышан.
Язык похож на старую кожу. Человек пытается что-то сказать, но ничего не получается, он кашляет. В центре зрительного поля сразу появляется услужливая клавиатура. Он саккадами пишет: КАК ДЕРЬМО.
По крайней мере, теперь он знает свое имя. Все куски собрались заново. Лучше бы не собирались. Если бы у него был выбор, то он бы вернулся в забвение прямо сейчас, проспал бы вечность, ожидая хоть чего-то интересного.
Он приказывает себе декогерировать. Но и тут терпит неудачу.
Вздыхает про себя. Потом решается на дальнейшее существование.
В первый раз за два миллиона лет Виктор Хейнвальд открывает глаза.
Наконец он обретает голос:
— У нас был уговор.
Словно лед трещит.
Клавиатура мерцает и исчезает. Потолок наверху выгибается в размытом столкновении теней и кривых. На периферии зрения бдит одна из камер Шимпа.
Гроб предлагает Виктору соску. Тот с благодарностью к ней присасывается.
— Сейчас особые обстоятельства, — отвечает Шимп со щепоткой синтезированного сожаления. — Мне нужен кто-то, кому я могу доверять без присмотра.
— Ты хочешь, чтобы я поднялся на борт «Крестовика».
— Да. Он не отвечает на сигналы. Его тут не должно быть. Это загадка.
— Пошли ботов.
— Уже. Но они не могут функционировать повсюду. Ко мне поступают данные о непостоянных и высокоамплитудных пиках напряжения в одних зонах и о радиационных участках в других.
— Ты хочешь послать меня туда, где настолько горячо, что даже боты поджариваются.
Это символическое ворчание, а не отказ. Мясо вполне может нормально функционировать в условиях, которые моментально лоботомируют любую электронику. Если конечно, хозяева потом смогут справиться с внутренними повреждениями, сшить гены и склеить клеточные мембраны, прежде чем вся требуха не вытечет у исследователя через задницу.
— Кого ты еще воскресил?
Такая работа явно не для одного.
— Сьерру Солуэй. Ари Врумана.
Эти имена Виктору неизвестны.
— Они из какого племени?
— Племен больше нет.
— Я…
Но это вполне логично, понимает он. Шимп, может, и не семи пядей во лбу, но на ошибках учится — а где еще найти потенциальную почву для восстания, если не в племенах?