Пока Хейнвальд спал, всю социальную инфраструктуру «Эриофоры» демонтировали.
Правда, ему жаловаться не на что. В конце концов, он сам хотел поспать подольше. Но все равно, Виктора волнует, что еще изменилось. И что произошло с людьми, которые все изменили.
— А что с остальными? С Парком, Сандей и…
«Боже, Парк. Мне так жаль. Если бы ты только понял, что на самом деле я поступил правильно…»
— Мы пришли к соглашению, — отвечает Шимп.
— Ты их… не списал?
— Нет. Пока ты был в стазисе, они уже несколько раз выходили на палубу.
На минуту Виктор не находится со словами.
— Полагаю, они никогда, ну… Не говорят обо мне.
Шимп молчит. Шимп обязан отвечать только на прямые вопросы, другие реплики может игнорировать. А ведь это же так легко, спросить: «А они теперь вообще говорят? А говорят они обо мне?»
«Они по-прежнему хотят меня убить?»
Хейнвальд вздыхает и восстает из мертвых.
Для человеческого глаза «Крестовик» — лишь дыра в пространстве: темное пятно на фоне звезд, чьи края находятся в постоянном движении, когда иззубренная топография поднимается над горизонтом и уходит за него. Время от времени в тени что-то мерцает, какой-то проступивший на поверхности кристалл или сплав, отражающий в пустоту слабый свет звезд — но здесь, в световых годах от ближайшей звезды, вездесущая тьма топит любую искорку в ту же секунду, как та появляется.
Для глаз «Эриофоры» цвета не перестают двигаться никогда.
Концентрическая радуга, чьи полосы расходятся от черного к красному до холодной синевы, дрожит, когда астероид вращается: это гравконтуры «Крестовика», обернутые вокруг безумно плотного сердца этого создания. Яркие сверкающие стаккато желтого и зеленого, недолговечные, будто зарница: электрические разряды, отрубленные нервы, кусочки первородной энергии, еще не истекшие досуха. Прозрачная схема утесов и холмиков — профиль рельефа, хрупкий покров поверхностных деталей, то выкатывающийся вперед, то исчезающий на дальней стороне.
— Вот тут, — Солуэй указывает на общую для всех галлюцинацию в оперконтуре и в головах, туда, где темный иззубренный разлом раскалывает приплюснутую щеку «Крестовика», как трещина в зеркале. — Явное скручивание. Скорее всего, червоточина открылась вне Хиггса, а перегрузка уже сделала остальное.
— Это вполне объясняет смещенную эрозию, — предполагает Хейнвальд. — Центр тяжести смещается от главной оси, всю треклятую скалу тянет вперед под углом. Синее смещение срезает новую переднюю кромку.
— И сколько времени нужно для такого износа? — Вруман поднимает глаза к потолку. — Шимп?
— Зависит от крейсерской скорости и плотности межзвездной среды по пути. Оба параметра изменились со временем. И я не знаю, насколько.
— Корабль не пролетел бы столько на жалких четырех процентах, — Солуэй делится мнением.
Вруман не отчаивается:
— Так предположи, Шимп. Скажем, при средней скорости в десять процентов от световой.
— Пятьдесят терасекунд. Никаких разумных доверительных границ нет.
Одна целая шесть десятых миллиона лет. Плюс-минус бесконечность.
— Значит, насколько нам известно, — Солуэй переводит дыхание, — пару эонов назад что-то дернуло руль резко вправо и не менял курс, пока не наткнулось на нас.
Вруман кивнул:
— Курс на перехват.
— Угу, — Хейнвальд чувствует, как тянет крохотные мускулы в уголках рта. — Ладно, давайте забудем на секунду о том, почему кому-то понадобилось проворачивать такой трюк, но остается другой вопрос: как они узнали о нашем местоположении? Как они узнали, где мы будем, пару миллионов лет назад, когда только сменили курс?
Это все, конечно, пустые разговоры. Солуэй и Вруман понимают масштабы, взвешивают шансы также хорошо, как и он сам. Может, его слова — не столько возражение, сколько просьба, может, он надеется на невозможное, думая, что они знают ответ.
Солуэй пожимает плечами:
— А какие шансы на то, что во всей, такой огромной галактике мы столкнулись друг с другом случайно?
Явно нет.
Армия зондов уже на месте. Они совершили проникновение с взломом еще до того, как Шимп вытащил хоть кого-нибудь из постели, пробились через разъеденные шлюзы, проскользнули через мириады трещин в шкуре «Крестовика». Сейчас большая часть ботов по сути пропала без вести — мантия астероида блокирует любые сигналы из глубины, — но время от времени кто-нибудь да пробивается сквозь поверхность, вспышкой сбрасывает все свои находки в пустоту и потом опять погружается, отправляясь на дальнейшую разведку. Пока они нашли три склепа (два поврежденных, один нетронутый, но все без питания), кусок запасной шины распределения массы и груду обломков там, где по идее находился боковой мостик по правому борту. А еще кучу — не сосчитать — коридоров, отсеков и тупиков. «Крестовик» парит в инфосфере «Эри» трехмерным лоскутным пазлом, чьи куски возникали из небытия с неравными интервалами.