— А я не говорю, что у них был выбор, — замечает он. — Или что их планы сработали.
— На какое-то время точно, — зовет их Солуэй. — Вам лучше подойти ко мне.
Они бросают окаменелость и идут по ее следам. Хейнвальд подключается к трансляциям: с камеры Солуэй прямо по курсу и с радара бота, забравшегося еще дальше. На ШИНе растут формы, оборванные куски и отрывки, которые каким-то образом складываются в структуру: объекты, попавшие на камеру в промежутках между деревьями, объекты, построенные из деревьев, привитые к ним, закрепленные в развилках ветвей или просто стоящие, без всякой опоры, на земле. Широко раскрытые глаза окон, беззубые рты дверей и крытые соломой крыши, старше самого человеческого вида, терпеливо сидят во тьме и холоде, в первый раз за тысячелетия увидев свет.
Трое с «Эриофоры» расходятся по сторонам, лучи их фонарей делят тьму. Вруман находит кострище, Солуэй — углубление в скале, окруженное изгородью из вручную изготовленных кирпичей, напоминающее что-то вроде цистерны. Луч от фонаря Хейнвальда пробегает по квадратной ископаемой куче с чем-то органическим по форме, рассаженным рядами.
Забравшись так глубоко, кажется, никто из них и пары шагов пройти не может, не споткнувшись о ветки или камни с руками и ногами.
— Двадцать пять кэмэ от двигателя сдвига, — невидимая, Солуэй бормочет, стоя у какой-то хижины с другой стороны деревенской площади. — Меньше дня идти до ручной сингулярности. А они жили в Средневековье.
— Не складывается что-то, — говорит Вруман.
— А по мне так все складывается, — отвечает ему Хейнвальд. — Что-то вскрыло «Крестовик», как арахис, и они все оказались здесь. Последний воздушный карман на всей скале. Ну или единственный, до которого они смогли добраться.
— Этот лес мог бы дать кислород максимум трем людям, не больше.
— Они разогнали характеристики флоры.
— Что-то разогнало. И на это понадобилось куда больше времени, чем было у этих людей, прежде чем они задохнулись.
Луч Солуэй появляется из-за какого-то угла, прыгает в пустоте, пока ее голос звенит в передатчике:
— Но на палубе же в любое время находится лишь несколько спор.
— В нормальных условиях. Ты хочешь сказать, что тут были нормальные?
— Может… — Вруман сомневается. — Может, они ждали того, что тут произошло. И у них было время подготовиться.
— А может, и не было, — Солуэй подходит к ним, — и они начали с тем, что имели под рукой.
Она поднимает руки, поднося к свету то, что принесла.
Крохотную человеческую грудную клетку.
Хейнвальд не видел реального ребенка с тех пор, как сам им был, но этим костям, когда на них еще наживалась плоть, было максимум четыре-пять лет.
Солуэй роняет их на землю. Они разбиваются бесшумно, словно кристалл.
— Они размножались? — недоверчиво шепчет Вруман.
— Люди этим занимаются, да, — напоминает ему Солуэй.
— Люди этим занимались, и посмотри, куда это их привело, — Вруман говорит так, словно его лично оскорбили. — Они целую планету проебали своим размножением. Да и зачем, Боже ты мой, кто-то решил заняться этим в пещере? Да и как им это удалось, кстати говоря?
И он прав. Споры не могут размножаться. АДОН, конечно, рассматривала такую возможность: послать корабли с командами поменьше и пусть те делают мир лучше, по пути вкачивая себе замену. Но издержки были слишком велики. Все эти совершенно сбалансированные генотипы, оптимизированные для ссылки: их бы размыло, перемешало, они бы деградировали с каждым новым поколением. Кап-кап-кап культурной энтропии, эрозия жизненно важного обучения из-за забывчивых учителей и равнодушных учеников, а со временем неизбежное смещение приоритетов. Давление нестабильных требований на тонко отстроенные системы жизнеобеспечения. Как только вводишь в схему все расходы и прибыли, оказывается куда разумнее инвестировать все и сразу, с самого начала натренировать треклятую команду, а потом распределить ее до самого конца Вселенной.
Потому споры не размножаются. Официально. Но Хейнвальд всегда подозревал, что этот конкретный выключатель все-таки можно повернуть при определенных обстоятельствах. В случае если бы какой-нибудь апокалипсис стер большую часть действующей команды, единственной альтернативой провалу миссии было бы вырастить новую с нуля.
Апокалипсис вроде вот такого. Чем бы он ни был. Солуэй нашла довольно красноречивую косвенную улику.