Но лучший друг его – сосна, На кой же черт ему жена!
Каждая новая строфа становилась все цветистее и непристойнее. В каждом новом стишке намекали на самые разнообразные извращения, на непристойности и прочее. Отдельные рифмоплеты вставали и пели свои собственные куплеты, каждый из которых стремился перещеголять предыдущий в непристойности. Толпа выла от хохота. После последнего очередного куплета все пели песню снова, прибавляя еще и последний услышанный. Я спросил барменшу, откуда появилась тут эта песня. Она не знала, но ответила, что она слышала ее на Высоком Дереве с той самой поры, как ребенком приехала сюда. Судя по ее внешности, это было не раньше прошлого четверга. Хотя, впрочем, черт возьми, может, просто я старею.
Мы все слушали песню, пока ожидали, когда принесут то, что мы заказали. К тому времени, как появилось пиво, Джон и Сьюзен катались в корчах от хохота, а Роланд и Дарла улыбались, хотя и немножко неуверенно. Карлу тоже песня понравилась, даже очень. Винни и Лори пытались переговариваться через царящий вокруг гвалт и шум.
Пиво было подано в английском стиле, темное, горькое, комнатной температуры, но высокое содержание алкоголя более чем возмещало безобразный способ его подавать. Я осушил свою кружку в несколько глотков и наполнил ее снова из глазурованного глиняного кувшина.
Только когда появилась еда, я подумал относительно Винни. Она уж точно не могла есть всю эту бурду – поджаренные свиные ребрышки в панировке, жареная домашняя курица, жареная картошка и овощи, нарезанный теплый хлеб и груды масла, причем свежего. Барменша сказала, что на этой планете не встречается ничего, что можно было бы есть без серьезной переработки, поэтому все, что нам подавали, растили на фермах местные фермеры.
Лори подошла ко мне и закричала мне в ухо:
– Винни хочет выйти на улицу! Она говорит, что может найти себе что-нибудь поесть.
– Тут? – я не должен был бы удивляться, однако все же удивился. – Ну ладно, хотя мне надо было бы пойти с вами.
– С нами ничего не случится. Вы давайте ешьте, я не очень голодная.
– Как твоя голова? Ты все еще чувствуешь головокружение?
– Не-а, со мной все хорошо.
– Ладно, только поосторожнее.
Мне очень не хотелось отпускать их одних, и я на миг подумал, что, может, стоит попросить Роланда присмотреть за ними, но я знал, что Лори для своего возраста очень независима, причем свирепо защищает эту свою независимость, а Винни я все больше и больше считал равной взрослому человеческому существу, которое вполне наделено зрелостью и разумом. Может быть, во многих отношениях Винни даже превосходила человеческих взрослых особей. Лори прекрасно могла со всем справиться сама. Но все-таки мне хотелось, чтобы ее посмотрел какой-нибудь компетентный медик, если тут можно было такого найти. Это была не самая большая проблема. Самая большая состояла в том, что теперь, черт возьми, с ней делать. Если принять во внимание, что «Лапута» или потонула или досталась пиратам, то ей некуда было деваться, только разве если к своим приемным родителям. Это было на планете Шлагвассер, которая лежала на том же пути, который был описан в поэме Винни. К сожалению. Лори была не в очень хороших отношениях со своими приемными родителями, поэтому она сбежала от них, и все тут.
Но то, что «Лапута» потонула и стала пиратской собственностью, еще не было точно установлено. Это, может быть, было хорошо для Лори… но не так хорошо для меня. По меньшей мере, три группы людей на этом судне жаждали увидеть, какого цвета у меня кровь. В отношении инопланетян это можно было бы понимать буквально. Ретикулянцы занимались ритуальной охотой в бандах, которые они сами называли «командами Ловушки», а потом кончали со своей добычей путем церемониальной вивисекции. Если Кори Уилкс, их человеческого рода союзник, все-таки выжил, он еще будет связан с ретикулянцами с целью вырвать у меня карту и ею завладеть. Кроме того, существовал еще капитан «Лапуты», Прендергаст, который был в сговоре с отцом Дарлы, доктором Ван Вик Вансом, ныне покойным, а заговор состоял в том, чтобы переправлять лекарства против старения на внешние миры.
Тем, кто хотели бы оставить эти самые внешние миры, их консолидацию, в стороне от земного лабиринта и в независимости от колониальных властей, карта Космострады была прямой угрозой. Вне всякого сомнения, именно так к ней относился Прендергаст, но он все еще мог и не знать про предательство Уилкса. Уилкс хотел получить карту в свое единоличное владение, поскольку рассчитывал на то, что он отдаст ее властям в обмен на то, чтобы ему, среди прочего, предоставили бы и прощение за его участие в операции с нелегальными лекарствами. Прендергаст был не одинок в своем желании оставить внешние миры независимыми. Наверняка это желание объединяло его со всеми остальными жителями Консолидации Внешних Миров. В конце концов, каждый из тех, кто когда-то попал сюда, подвергся колоссальному риску, который состоял в том, что они пролетели через портал, ведущий в неизвестность. Существовал обратный путь в земной лабиринт по Космостраде. Вся проблема состояла в том, что он проходил по ретикулянскому лабиринту, куда очень немногие человеческие существа, разумеется, если им была дорога их шкура, осмеливались проезжать. Но, однако, существовала вероятность, что несколько храбрецов или, если хотите, дураков, которые осмелились проделать этот путь и выжили, могли рассказать, что находится по ту сторону портала, который находится на Космостраде Семи Солнц. Хотя это может быть всего лишь один из порталов, которые ведут на Консолидацию Внешних Миров.
Результат моих размышлений: если «Лапута» осталась жива и невредима, исчезает проблема того, что делать с Лори. Но могу также исчезнуть и я.
Проблемы, проблемы…
Что теперь станут делать телеологисты – Джон, Сьюзен, Роланд, – теперь, когда мы преодолели очередной этап в наших приключениях? Именно этим мы и займемся по расписанию, после того, как поедим.
Еда была потрясающей. Ребрышки пряные и поджаренные как раз так, как надо, домашняя птица с хрустящей корочкой, а внутри – вся совершенно сочная. Хлеб был золотисто-коричневый, нежный и пышный изнутри. Овощи были как раз кстати, чтобы провести время между заглатыванием закусок, причем кружка за кружкой пива провожали это все в желудки. Если это была та еда, которую подавали в баре, то я дивился тому, какие деликатесы предложила бы столовая-ресторан. Официантка продолжала приносить еще какие-то блюда – она говорила, что это заведение нас угощает и просит попробовать. Вместе с бесплатными кружками пива приходили миски порезанной маринованной свеклы, лука, маринованных яиц, огурчиков, салат из разных сортов бобовых, многочисленные сладости, горы хлеба с маслом.
На нас таращилась вся комната. Не то, чтобы у нас были плохие манеры за столом – в этом отношении мы вполне подходили и соответствовали остальной части посетителей. Разошлись слухи, как мне показалось, относительно того, кто я такой. Это немедленно вызвало у меня вопрос, а кто я, собственно, черт побери, такой. Джейк Мак-Гроу. Что я, нечто вроде олимпийского бога, который отправился в поток времени, чтобы принести тайну строителей Космострады человечеству или всего-навсего человек, который удостоился того, чтобы вокруг его головы уселось облако темного слуха и сплетен? Или меня просто путают с кем-то другим?
Нет, две последние возможности отпадали. Черный куб, парадокс Дарлы, остальные реалии весьма красноречиво говорили о том, что слухи эти правдивы. По крайней мере, какие-то из них. Это оставило меня в ситуации олимпийского героя. Эй, кто-нибудь, подайте фиговый листок, чтобы прикрыть античную наготу…
Наконец пение прекратилось, и вся еда была сметена. Я нажрался до неприличия и был наполовину пьян. Мне не нравится делать что-нибудь наполовину, поэтому я заказал еще пива.
– Господи, – выдохнул Джон, откинувшись назад и массируя свой живот, – не могу вспомнить, чтобы я столько ел за один раз. Надеюсь, мне… – тут он икнул и рыгнул, – ох-х-х… простите.