— И здесь начинается та же история, — подумал я.
Пришлось уже в который раз мне объяснять этому жизнерадостному, что эти «инстрюмэнты» мне вставил такой же нерусский как и он, и что мне не было больно, а очень даже приятно (это я для разнообразия приукрасил уже опостылевший мне рассказ).
Иностранец был дико доволен, пощупал мои кольца и с явной неохотой отошёл от гардероба.
И тут раздался дикий возмутительный крик:
— Э, парень, ты чё, совсем больной что ли?
Крик явно предназначался мне. Передо мной стоял один из гардеробщиков, который работал здесь уже несколько лет и считался в филармонии своим. Случайно проходя мимо, он явно был шокирован моим видом. По всему было видно, что мальчик хоть и строил из себя крутого, но такого, да ещё в филармонии он отродясь не видел.
— Ты где находишься? — снова заорал он на меня. — Ты в филармонии! Сюда приходят приличные люди, а тут ты со своими кольцами! Хочешь быстро отсюда вылететь? Сейчас организую! А ну-ка, быстро их снял, а не то я сам их у тебя вырву!
Меня распёрло от негодования. Этот козёл ещё хотел было повозмущаться, но его вытеснили посетители, и он, поворчав ещё немного, скрылся за поворотом.
Наконец, концерт начался, все разошлись, а я в спокойной уже обстановке попытался разобраться со своими личными чувствами.
Всё-таки, случилось то, что я и ожидал. Ведь если быть честным перед самим собой, то ведь я отлично понимал, что, идя в филармонию в таком виде, я сильно перегибал палку. В конце-концов, это же не забегаловка какая-нибудь, здесь надо поддерживать марку заведения, его лицо. А тут я со своим… Даже самому невинному безумию есть свой предел, но в глубине души я надеялся, что окружающие воспримут моё чудачество пусть с улыбкой, но с пониманием. И мне, правда, жаль, что некоторые почувствовали в этом какой-то вызов.
Сегодняшний день (а точнее вечер) решил для меня ещё одну проблему. До этого дня я мучился: уйти мне с работы или остаться. Слишком уж мало платили, а удерживали только чаевые. За месяц я заработал чаевыми столько же, сколько получил в кассе в качестве зарплаты. Просто жалко было тратить своё личное время за столь ничтожную сумму. Но сегодняшний инцидент дал мне понять, что отныне в филармонии мне делать нечего. И хорошо, что меня увидел только какой-то гардеробщик, а что было бы, если бы меня узрели в таком виде кто-нибудь из администрации или сама Прасковья, которая непреклонно заботится о репутации филармонии.
Теперь же всё решилось однозначно. Путь в филармонию для меня был закрыт, и закрыл его я сам. Но что-то нет внутри чувства разочарования.
И всё же я мог сам открыть себе дорогу туда, сняв эти кольца. Но не для того я мучился в руках Сони, сжимая от боли зубы, чтобы так быстро всё уничтожить, по крайней мере, «правильная» филармония того не стоила. Поэтому для меня этот вопрос был решен явно и недвусмысленно.
В последний раз, и уже не говоря никому «пожалуйста», я раздал одежду и с каким-то лёгким сердцем, словно сбросив с себя тяжёлый груз, вышел на улицу и с наслаждением вдохнул в себя ночной воздух Питера…
На следующий день, еле успев встать с постели, в дверь истошно заколотили, и я пошёл открывать. На пороге стоял Сони.
— Привет, Рижий! Пришёл тьебя проведать. Не болит? Всьё нормально?
— Да, Сони, спасибо, что так беспокоишься, ничего не болит.
— Тьебя вчера уже видали? Что говорят?
— Экий ты любопытный! Разумеется, видали — не прятался же я по углам.
— Ну-ну, и чё?
— А ничё! Полный отпад! Такого даже от меня никто не ожидал.
— Молодец, Рижий! Тьеперь если кто будет тьебя спрашивать — кто тьебе так сделал — отвечай: «Сони!». И говори всем, что один прокол — 10 баксов. И кто так захочет сделать — посылай ко мне.
— Ладно уж, сделаем тебе рекламу, только я вот не уверен, что кто-нибудь тоже захочет так сделать.
— Ну, ладно, Рижий, я пошёл.
— Давай, давай, с меня бутылка, я помню. Жди!
Сони лукаво усмехнулся при упоминании о пузырьке и радостно испарился.
Насчёт пузырька всё было чистой правдой. В этом семестре мамочка снова отлила мне литр медицинского спирта, и я в ту самую историческую ночь изнасилования моего лица, не помня себя от боли и «счастья», пообещал Сони развести пузырёк. Тот, ясное дело, обрадовался и, похоже, до сих пор не забыл про это. Ну, а мне жалко не было. Пусть пацанёнок порадуется.
Я (как и все) отлично помнил первое употребление мамочкиного презента, а особенно его последствия. Думаю, что Коммунист и Рябушко до конца дней своих не забудут мой внеплановый день рождения 1994 года. Правда, сейчас я не особо был уверен, что именно мамочкин спирт был всему виной, поэтому я так легкомысленно пообещал его Сони. А следовало бы призадуматься.