— Всё, вы свободны, можете идти. До свидания.
Но не так-то просто было от меня отделаться. Со словами «Ничего, я пока тут постою» я отошёл на шаг назад и молча уставился на своего бывшего мучителя.
Тот, горестно вздохнув, повернулся к ожидавшим своей участи Лёши и Наиля и велел им продолжать.
Те, вдохновлённые моим примером, заголосили в два голоса. Немного послушав, Гарма остановил их и сказал, что всё это — туфта, что так они до сих пор ничего и не поняли, и что на этом их разговор окончен.
И, плюнув на всё, Гармашёв взял ручку с бумагой и изобразил свою версию ответа.
— Всё, до свидания! Придёте в следующий раз! — подытожил он.
Наиль вскипал буквально на глазах. Ещё немного, и от Гармы в разные стороны полетели бы клочья его бороды.
— Так значит, вы считаете, что то, что мы вам объяснили сейчас, вообще, в принципе, невозможно? — заорал он Гармашёву в рот.
— Да, считаю! — Гарма вошёл в раж.
— Ну, так вот, то, что мы вам сейчас говорили, это нам объяснил Роганов, а значит, по вашим словам, он ничего в этом не понимает!
И с этими словами разъяренный как бык Наиль гордо вышел, а мы с Лёшей тут же побежали или вернее потрусили за ним следом. Я боязливо прижимал к груди зачётку, боясь, как бы в стремительном порыве Гарма не выхватил её у меня и не зачеркнул бы свою подпись. Только спускаясь по лестнице, я смог перевести дух и спросил мрачно идущих впереди меня Лёшу и Наиля:
— Ребята, вы на меня случайно не обиделись?
— За что?
— Ну, за то, что я получил зачёт, а вы нет. Просто я Гарме больше вас сдавал, надоел ему, вот он и решил от меня отвязаться.
— Да брось ты, Рыжий, ты тут совершенно ни при чём, просто это Гармашёв решил над нами поиздеваться.
Я с облегчением вздохнул и подумал, что, оказывается, с этой минуты я совершенно свободен, и уже абсолютно ничего по учёбе не удерживает меня в Питере. Можно хоть прямо сейчас ехать в Астрахань. Это даже подтверждал всё тот же Гармашёв, который, однажды, на лекции сказал, что все вынуждены сидеть в Питере, пока не сдадут ГОС экзамены по «войне», а вот «… Алыкова и Карымова могут уже ехать домой, и придатый к ним Портнов резвиться может…». Помню, что меня настолько развеселила эта фраза, а точнее слово «придатый», что я тут же записал её на обложку Гармашёвских лекций.
Итак, я был абсолютно свободен, но я бы был не я, если бы на самом деле бросил всё и уехал уже навсегда в свою провинцию.
Нет! Я останусь в Питере до самого последнего момента, до тех пор, пока это представляется возможным, пока ещё есть хоть один шанс! Я уеду отсюда только вместе со всеми, чтобы горечь разлуки не была ощутимо тяжёлой. А пока у меня в запасе были ещё три недели, три свободные недели, которые надлежало прожить незабываемо…
Я допил «Лимонную» настойку, которую имел глупость купить, когда праздновал вместе с Пашей свой день рождения. Тогда ещё Владик, пророчески плюнув, сказал, что никто кроме меня «…эту гадость пить не будет…». Так оно и вышло. Злая судьба, решившая подыграть надо мной, поставила меня перед выбором: либо я эту гадость выброшу в окно куда подальше, либо принесу себя в жертву и выпью один целый пузырёк этой отравы.
Выбросить не поднялись руки и другие конечности, как-никак, а вещь денег стоила. Распить со мной её тоже никому не улыбалось, в редких случаях (всего-то пару раз) заработать воспаление кишечника попробовал Владичка, когда мы с ним ещё не были в ссоре, а так весь труд пришёлся на меня.
Каждый день перед обедом или ужином под пронизывающим взглядом передёргивающегося Рудика выпивал я одну рюмочку. В бутылке был всего литр, но содержимое её таяло с какой-то поразительно-медленной скоростью.
И вот, однажды, это свершилось! В один прекрасный день я обнаружил, что бутылка пуста. Неописуемое чувство блаженства охватило меня всего от мысли, что я почему-то не отравился до сих пор и по-прежнему жив-здоров. Объяснялось это, скорее всего, тем, что каждый день я принимал по рюмке, то есть в малых дозах, а под конец, наверное, так привык к этой отраве, что запросто без всяких там последствий и осложнений мог выдуть одним махом флягу с керосином.
Опустевшую пустую пластмассовую бутылку я с наслаждением медленно выкинул в мусорный бак, а, вернувшись в комнату, за окном обнаружил недопитый разведённый мамочкин спирт, оставшийся после Нового Года…
— Вот так люди и спиваются, — думал я, сидя в 210-ой в окружении Пахома и Мартына в ночь с 13-го на 14-ое января. Узнав о моей заначке, эти друзья уговорили меня встретить с ними старый Новый Год. Быстренько пожарили картошку, наскребли какие-то консервы, разлили мамочкин спирт — вот и весь праздничный стол. И было просто здорово! Вот уж не думал, что с Пахомом можно поболтать, а оказалось, что когда наш Пахом выпьет, язык расплетается у него как у нашего Лёши.