После холода руки не слушались и отказывались писать. Но, постепенно отогревшись, я начал привыкать к уже знакомой студенческой обстановке и могу сказать, что эта первая лекция мне даже понравилась, хотя я почти ни на минуту не переставал думать об общаге и о прошедшей ночи, которая, ну, просто обязана была сказаться на моём (да и не только) здоровье.
Но в этом институте было кое-что для нас новенькое и жутко неприятное. Лекции здесь шли без перерыва, то есть полтора часа подряд, а между парами перерыв в 10 минут, в то время как у нас в Рыбвтузе после 45 минут делался пятиминутный перекур, а перемены были минут по пятнадцать.
Уже к концу первой пары я почувствовал, как кровь покинула мои полужопия, которые были уже полностью атрофированными. Я то и дело ёрзал по стулу, что со стороны, должно быть, выглядело не совсем прилично. Я просто мечтал о Пашиной непосредственности, которая запросто позволяла ему встать посреди пары и добежать к другой парте, якобы сказать что-то важное. Ну, что ж, мальчик без комплексов, а у меня вот они есть, и придётся мне ждать звонка. Правда, слово «звонок» — чисто символическое, так как даже если в Рыбвтузе его, всё-таки, иногда давали, то здесь о нём, вообще, понятия никакого не имели. И как покажет время, за 2 года, проведённых в Питере, звонков я не услышу ни разу.
Так вот. Еле дождавшись «звонка» после пыткообразных сидячих полуторочасов, мы все сорвались с мест и чуть ли не в присядку стали вытворять различные па, чтобы хоть как-то размяться.
Второй парой была конструкция корпуса, и вёл её уже знакомый нам Тимофеев. Мы перешли куда-то на этаж ниже и очутились в дико-холодной аудитории. Причём эффект был такой, будто мы находимся прямо на улице.
— Ну, как настроение, — весело спросил нас Тимофеев, — как спалось в первую ночь?
— Он бы ещё так про брачную ночь спросил, — подумал я, а вслух произнёс:
— Холодно!
Лимит моих слов был исчерпан, но вряд ли как-то по-другому я смог бы объяснить свои ночные переживания.
Вернее, по-другому объяснить я это смог бы, только вряд ли бы Тимофееву это понравилось.
— Ну, а как первый день учёбы? А?!
Поскольку все молчали, я опять открыл рот и ляпнул:
— Холодно!
Видно поняв, что на сегодня других слов от нас (от меня, в частности) не добьешься, Тимофеев решил начать лекцию.
Эту пару сидеть было просто невозможно. Обледенение всех конечностей нам гарантировалось, но мы стойко ждали конца.
— А, всё-таки, мы какие-то трахнутые, — сказал я Катьке, которая сидела рядом со мной, — вон, посмотри — все как один пришли, никто не остался, хотя имели полное право.
Та лишь посмотрела на меня и меланхолично покачала головой.
Но вот эта пытка в леднике закончилась, и мы должны были идти обратно «домой».
— Сейчас опять переться в этот гадюшник, — возникал Владичка, — не хочу, не хочу!!!
— Вот, вот, — поддакивал я, — как представлю себе, что возвращаться надо обратно, так тошнить начинает.
Вскоре мы все оделись и вышли на улицу. На наше счастье светило солнце и казалось, что немного потеплело.
— А пойдём пешком, — сказал Васильев, когда мы уже минут пятнадцать стояли на трамвайной остановке.
— Пошли, пошли, — тут же подхватила Лариса, — хоть прогуляемся, может согреемся.
— А как пойдём, кто дорогу помнит? — спросил Марат.
— Да прямо вдоль путей пойдём, не заблудимся, — ответила Лариса.
И мы пошли. Что ж, она оказалась права. Я, действительно, почувствовал себя лучше — стало теплее. Но перед глазами всё маячил этот дурацкий «гадюшник». Я ещё никак не мог свыкнуться с мыслью, что живу в нём, в этих нечеловеческих условиях, и на душе было погано.
Шли мы, не спеша, поэтому только минут через сорок на горизонте замаячила знакомая арка с лошадьми.
— А, вообще-то, далековато идти, — сказал я.
— Ну, не близко, но ходить можно, — возразил мне Серёга.
— Ребята, ребята, там, около метро я утром универмаг видел, — радостно закричал Лёша, — айда туда, посмотрим.
Поскольку мне ужасно не хотелось возвращаться в общагу, я обрадовался такой возможности хоть как-то оттянуть это время. И я с радостью согласился.
Вместе со мной пошли ещё несколько человек, а остальные поехали в общагу.
Универмаг находился как раз напротив метро и назывался «Кировский». Это было трёхэтажное здание с половиной четвёртого этажа. Зайдя туда, я вынужден был ещё раз признать, в какой провинции мы, всё-таки, жили. В отличие от астраханского ЦУМа здесь на полках что-то лежало, глаза разбегались, и хотелось бродить здесь долго-долго.