Два наших пацана искали чего-то на лекции, и по каким-то причинам стали искать это у своих соседей. Переспросив всех, кого они знали (на 1-м курсе ещё не все знали друг друга по именам), они решились на отчаянный шаг и стали спрашивать у незнакомых.
— Ну, уже не знаю где искать, — сказал один. Тогда другой ответил:
— А ты, вон, у того спроси, у фиолетового.
«Фиолетовым» был Рудик. Вот уже почти месяц мы учились, и вот уже почти месяц он был одет в свою фиолетовую рубашку. Наверное, по крайней мере, так могло показаться, это был его любимый цвет.
— Фиолетовый, эй, фиолетовый, — раздался в тишине интригующий шёпот.
Убедившись, что обращаются к нему, Рудик медленно и очень изящно повернул свою голову. Глядя на его хрупкую шею, я подумал: «Мамочка, да она же сейчас хрустнет».
Это загадочное существо сначала, вообще, ни с кем не разговаривало, по крайней мере, с нашей подгруппой — это точно.
Но, в силу жилищных обстоятельств, он познакомился с Владиком, так как они вместе добирались домой на одном трамвае. Правда, с ними ещё ездила и Галя, но она была одноклассницей Рудика, так что с ней он был уже знаком.
На мой взгляд, из всей нашей разношёрстной группы Дима был самым уникальным человеком. Его как бы «серая» с виду внешность скрывала внутри себя бушующие краски чувств и эмоций, не находящих почему-то выхода. Эта его противоречивость сбивала с толку многих. Заглянуть же поглубже себе в душу Рудик не позволял, так как был малообщительным.
У него не было детства. Уже в пять лет он знал, откуда появляются дети, от него же, уже в институте, я узнал значение слова «куннилингус». Рудик был эрудированным. В те же младенческие годы, когда маленький Рудик узнал о тайне деторождения, его изнасиловала собачка. С его собственных слов, когда он ребёнком надевал шерстяной свитер и выходил погулять, соседская собачка всё время накидывалась на него и совершала с его рукой не вполне приличные действия. У Рудика не было детства.
Итак, Владику выпала великая честь быть одним из самых первых студенческих товарищей Рудика.
Благодаря неспособности самому заводить себе друзей, Рудик был доволен и одним Владичкой, так что со стороны могло показаться, что это верные неразлучные друзья. Они сидели за одной партой, вместе ходили и, вообще, со стороны смотрелись очень даже ничего.
Найдя себе Владика, Рудик не отступал от него ни на шаг. И даже речи быть не могло, чтобы они порознь делали лабораторные работы, сдавали зачёты и т. п. Странно, но Владика такая жизнь вполне устраивала.
Короче, сейчас, при дележе и речи быть не могло о том, чтобы Рудик жил с Владиком в разных комнатах. От одного представления об этом у Рудика мутилось в голове, и казалось, что его душа, которая удерживалась в нём каким-то чудом и готовая выскочить из него при любом неосторожном движении, вот-вот выпрыгнет наружу. Хотя к этому времени Рудик уже со всеми общался (ещё бы, через 2,5 года), но Владику он хранил непоколебимую верность, так что понятие «Владик» и «Рудик» стали неразделимыми.
И, честно говоря, перспектива жить с Рудиком в одной комнате никого не прельщала. Когда я пытался убедить кого-нибудь, что он, может быть, будет готовить и следить за порядком, то мне говорили, что это ещё недостаточная компенсация за его сожительство.
Сам не зная почему, но я был уверен, что Рудик умеет хорошо готовить и, вообще, может вести хозяйство.
Наверное, это сложилось у меня потому, что он жил один с мамой, без отца, а в таких семьях дети обычно вырастают самостоятельными. Это было моё мнение, и это ещё раз доказывало, как плохо я тогда знал жизнь.
Может быть, вышеизложенное и побудило меня отдать себя в жертву, и я решился, что буду жить с ними. С Владиком мы поддерживали хорошие отношения, и он был согласен на моё предложение. Оставалось искать четвёртого.
Когда об этом узнали все, я затылком ощущал на себе сочувственные взгляды. Но решил, так решил, а делёж продолжался.
Пронёсся слух о том, что Сима не собирается жить там, где нас поселят, а будет жить в другом, более благоустроенном общежитии.
У всех сразу начались схватки. Каждый старался взять Симу в свою «четвёрку», чтобы потом жить втроём.
В этот же день Владик узнал, что, оказывается, не все хотят с ним жить. В душещипательном тоне он рассказал мне, что подслушал разговор Костика с Васильевым и услышал, как Васильев предложил Костику взять к ним Владичку, на что Костик ответил: «Фи, жить с этим?!». Владик долго не мог опомниться из-за этой ужасной трагедии, а потом, когда ему немного полегчало, сообщил мне, будто слышал, что татары болтали между собой о том, чтобы взять к себе Портнова, меня то есть. Ох, я тогда и повеселился! Представить тогда моё совместное проживание с татарами было всё равно, что посадить в одну клетку двух удавов и кролика. Слишком уж менталитет у нас был разный в ту пору.