Это обстоятельство чуть не убило в зародыше мою сногсшибательную идею, поскольку после всех затрат у меня оставалось не так уж и много денег, а на это чёртово осветление требовалось ещё 25–30 тонн. Но рассудительная девочка меня успокоила:
— Ты не гонись за этими импортными средствами. Я вот здесь в Автово видела советское средство «Blondex» для осветления. Результат тот же, а стоит 3 тонны. Правда, он на гидроперите…
Я жутко обрадовался такому стечению обстоятельств, что даже не поинтересовался, почему же такая большая разница в цене, а ведь надо было! Но, видно, мне на роду было написано, что испытаю я в жизни массу ощущений, и никогда не смогу пожаловаться на скудность и однообразие моего существования.
С энтузиазмом Лариса вызвалась сама купить это средство, а пока я смотрел на уже купленную мной краску и старался представить себя с новым цветом волос.
— А что, — говорил я сам себе, — средство импортное, всё будет выглядеть натурально, со стороны даже не будет заметно, что я крашенный.
Не знаю, но тогда мне вдруг всё показалось таким простым, что я думал только о том, как удивятся все наши. А уж они удивятся!
И вот настал решающий момент — вечер 9-го сентября. Поскольку перевоплощаться я намеревался в нашей 215-ой, то мою тайну узнали и Владик с Рудиком.
Сначала они долго молчали, и я даже стал подумывать, что зря я так с ними резко, надо было их сначала как-то подготовить что ли. Потом они вдруг резко очнулись.
— Ба-а-а! — сказал Дима. — И ты не боишься?
— Не-а, — соврал я.
— И ты чё, будешь белый, — прорезался Владик, — совсем белый-белый?
— Ну, не совсем. Цвет называется светло-руссо-пепельный. Как у Чеченева, только пепельный.
Владика прямо-таки распирало от избытка чувств, и он судорожно хватал ртом воздух.
— И ты, правда, не боишься? — спросил теперь Владичка.
— Да не боюсь! Только у меня к вам и Ларисе большая просьба — никому ничего не говорите, это будет сюрприз. А особенно Булгаковой! Владик, ты меня хорошо слышал — никому!
Даже постороннему наблюдателю было видно, что единственным желанием Владика сейчас было побежать и всем разболтать эту последнюю новость. Но он пытался перебороть себя и сдерживался из последних сил.
За Рудика я не беспокоился. Тот сейчас кроме своего «Ба-а-а!», вообще, произнести ничего не мог.
— Ну, всё, Лариса, начинаем, — торжественно произнёс я.
— Андрюха, — сказала та, — подумай последний раз, — ещё не поздно передумать.
— Нет! Всё! Я решился! Владик, закрой дверь и никого не пускай под любым предлогом. Если будут меня спрашивать, скажи, что я уехал к тётке.
Между Диминой кроватью и шкафом мы поставили стул, загородились на всякий случай занавеской и приступили к делу.
Только сейчас я понимаю, что всё это было чистой воды авантюрой. Ведь в тот вечер 9-го сентября я и не представлял себе, что со мной будет через несколько часов.
Надо сказать, Лариса постаралась. Размазав вонючую липкую смесь по моим волосам, она тщательно их расчесала, стараясь, чтобы смесь распределилась равномерно.
— Ну, и какой я буду после этого осветления? — спросил я её.
— Абсолютно белый, как потолок.
— Да это же круто, — вставил Владичка, — может быть, тебе так понравиться, что ты и краситься дальше не захочешь.
— Ну, вот, всё готово, — приглаживая последние волосишки, сказала Лариса. А потом посмотрела на меня и восхищённо добавила:
— А, всё-таки, ты очень смелый! Я бы так не смогла.
— Ага! Смелый, смелый, — ответил я, стараясь унять дрожь в голосе, ибо мне с каждой минутой становилось всё страшнее и страшнее. Теперь я уже начал сомневаться в результатах окраски. Однако, вместе со страхом во мне пробуждалось и другое чувство — любопытство. Что будет дальше — для меня было ужасно интересно. Эти два чувства — страх и любопытство — боролись друг с другом, и последнее, недолго думая, победило. Теперь оставалось подождать минут 40–50, и уже можно будет любоваться облысевшим Портновым. В том, что это случиться, Владик и Рудик верили с какой-то поразительно-садистской уверенностью.
Лариса помыла руки и предложила сыграть в карты. Во время игры все смотрели только на мою несчастную голову, но никак не в карты.
— Желтеешь, — сказала осторожно Лариса.
— Почему желтею, — с беспокойством подумал я, — почему не белею?
— Краснеешь, — спокойно произнёс Рудик.
— А это ещё зачем? — беспокойство нарастало во мне всё сильнее.