И Алексей Михайлович крикнул певцам:
– Патриарху Никону пойте так же, как и мне: патриарх Великой, Малой и Белой России!
И певчие пели. И то было славное для всех русских величание.
Пело у государя сердце. Ночью, лежа с Марией Ильиничной в постели, не утерпел, похвастал:
– Слышь, Ильинична! Вот оно как – Богу-то молиться всем сердцем. Ты Богу слово и душу, а Бог тебе – жизнь и благополучие. Такое нехитрое дело, да не всяк истину сию разумеет.
Сказал и примолк. Уж больно все хорошо! К добру ли?
– Ты что? – спросила Мария Ильинична, почуяв в муже затаенную тревогу.
– Пойду погляжу, кто нынче в карауле стоит.
– Ты же сам стрельцов в свой полк собираешь.
– Да уж, конечно, сам. – Государь повернулся на спину, но тотчас и поднялся. – Береженого Бог бережет.
Не поленился одеться, вышел в комнату перед спальней. Из-за стола поднялся Артамон Матвеев.
– Доброй ночи, государь.
– И тебе доброй ночи, Артамон, – и поглядел вопросительно.
– Я посты с полчаса назад проверял. Все спокойно, государь.
– Пошли еще поглядим.
Караульщики молодец к молодцу. Все на местах, глаза ясные, ни одного дремой не сморило.
Вернулись в покои.
– Я с Антиохийским патриархом в Савво-Сторожевский монастырь собираюсь сходить… Твой полк со мной пойдет. Изготовься.
Государь сел за стол, за которым нес караул Матвеев, поглядел в книгу, что осталась открытой. Прочитал:
«Дерево, которое ты видел, было большое и крепкое, высотою своею достигало до небес и видимо было по всей земле. На котором листья были прекрасные и множество плодов, и пропитание для всех, под которым обитали звери полезные и в ветвях которого гнездились птицы небесные. Это ты, царь, возвеличившийся и укрепившийся, и величие твое возросло и достигло до небес, и власть твоя – до краев земли». Книга пророка Даниила?
– Даниила, государь.
– Как удивительно! Прочиталось не то и не другое, а вот это самое.
Чуть хмурясь, но глазами сияя, Алексей Михайлович прошел в свой кабинет, зажег свечу. Бумага лежала, ожидая пера и чернил. Государь подумал и написал: «Ясак Якова Павлова сына Соловцова – махай, махай. Ясак Семена Федорова сына Полтева…» По фамилии пусть будет! И пароль и отзыв: Полтев – Полтев. А каков ясак Артамона?
И улыбнулся.
Закончив роспись стрелецких голов и их сторожевых кличей – ясаков, спрятал бумагу в сундук, сундук запер, ключ спрятал. Вошел к Матвееву.
– Запомни, Артамон! Твой ясак: божедом. Тебе скажут: «Божедом», и ты отвечай: «Божедом». У всякого стрелецкого головы будет теперь свой ясак. Остеречься лишний раз не грех – война ведь идет.
Погладил вдруг Артамона по голове:
– Ты у меня добрый слуга. Богу верные люди угодны.
Притворил за собой дверь тихохонько: Мария Ильинична посапывала во сне, как ребеночек.
12 января у царя всегда был пир. Любил и величал милых своих сестер Алексей Михайлович, а к Татьяне Михайловне, младшей, сердцем лепился – веселый, легкий человек. Она и в страданиях светла.
Зимние праздники в царском семействе чередой, но молодому праздники не в тягость. Все посты у царя с огнем, все праздники с жаром.
На Симеона и Анну 3 февраля давали пир в честь дочери Анны, младшенькой. 12 февраля, в память Алексея Московского и всея России чудотворца, именины царевича Алексея, пир на весь мир. 1 марта именины старшей дочери Евдокии, 17-го – именины самого государя. И это только домашние торжества…
В любимый Савво-Сторожевский монастырь отправился 17 января. Здесь 19-го праздновали память обретения мощей святого.
Плыть в возке по накатанной дороге, среди белых снегов, когда небо склоняется к путнику, а земля бежит прочь за спину, – душе и сердцу великое успокоение. Будущее перед глазами, а прошлое уши ветром щекочет. Воздух пахнет лошадьми и корочкой наста. А наст – это привет весны.
«Упрямый человек, – с легкою досадой думал Алексей Михайлович о Никоне. – Не успел, чай, умориться от бесед и дружества со своим государем. Нет бы вместе почтить любимую царскую обитель! Как же! Свои любови ему дороже. В Иверский монастырь попёхал. Ему двести верст ближе, нежели сорок с царем в одном возке».
– Ну да ладно! – сказал государь вслух и, всполошась под собольими пологами, толкнул в спину сидящего возле кучера Артамона Матвеева. – Пошли-ка без мешканья человека в Москву. Пусть патриарх Макарий, антиохиец любезный, соскочит с печи да к нам спешит, к Савве. Савве на небесах то пришествие будет в радость.