Чего-то такое есть, чего в других не присутствует! А может, наоборот — нет чего-то, другим жителям российским присущего. Оттого, верно, что между небом и Россией, на холмах поселившись, живете. Мужик ли, поп ли, дворянин ли какой, иль купец в России-то государево имя только на молитвах и слышит, а для московского народу государь и чихает, и улыбается... Вот и получается, вроде как единомышлен с москвичами ты и привечают тебя знатно, а как до дела дойдёт, когда месты делить, вроде и нету тебя тогда. Тут москвичи всё промеж себя ладят. Ништо доброе с Москвы уйти не должно, всё в ей, в Москве, оставается... Могли бы Аввакума и к царёвой церкви за Золотые ворота определить, не мучился бы теперь, грешный...
Много всякого невесёлого Аввакумом думано было, пока не сведал о мучениях его Стефан Вонифатьевич. Прислал, сердешный, денег заплатить патриарший дани. Не оставил, спаси Бог, в беде... А всё едино — целые голенищи крови натекли, так мучили...
Аввакум, слава Богу, легко отделался. Муромскому Логгину меньше повезло. Заточили его в монастырской темнице, и не выкупишь ведь — в иконоборчестве обвинён.
История же такая вышла. Подошла к Логгину на обедне крест поцеловать жена муромского воеводы. Разодетая вся, жирно набелена, со щёк румяна сыплются.
— У тебя, матушка, — отряхивая крест от румян, спросил Логгин, — белилов-то ещё дома осталось или ты на рожу все наляпала?
Вспыхнула женщина — никаких румян не надо. Оглянулась беспомощно на своего спутника — стрелецкого сотника. Тот заступиться поспешил.
— Что ты, протопоп, белила хулишь? — спросил он и начал рассуждать — дескать, без белил не пишутся образа Спасителя, и Богородицы, и всех святых.
Опасным становился разговор, но, видя, как внимательно прислушиваются к разглагольствованиям сотника прихожане, Логгин рассердился.
— Ежели такие составы, какими иконы пишутся... — сказал он, — да на ваши хари положить, так вы и сами не захотите...
Тут же Логгин добавил, правда, что Спас, Пречистыя Богородица и святые честнее своих образов, но было уже поздно. Полетел к патриарху донос от муромского воеводы, будто Логгин иконы хулил.
Никон велел приставам взять протопопа и судить.
Историю с Аввакумом ошибкой можно было объяснить. Недосуг патриарху во все мелочи вникать, вот и напутали дьяки его. Логгина же по приказу Никона в монастыре заперли. Понятно стало, что запугивает протопопов Никон, стращает старых друзей. Только зачем вот? Что такое патриарх задумал? Не понимал этого ни Неронов, ни Аввакум. Стефан Вонифатьевич тоже молчал — то ли сам не знал, то ли говорить не хотел.
Тревожные времена настали.
Прежних справщиков всех выгнали. Епифаний Славинецкий да Арсен Грек теперь в типографии заправляли.
И другие знамения были. Декабря четырнадцатого числа к ночи прошла Москва-река. То ли затор какой вверху случился, то ли в лёд вымерзла вся, но видели в проруби, заглядывая, каменистое дно, никакой воды вдруг в реке не стало. Говорили, что и водопровод в Кремле в ту ночь не работал. Не было воды. В царских садах виноград и арбузы сохнуть стали. Без свежего винограда на Рождественский пост государь Алексей Михайлович остаться мог, да — слава Богу! — через день снова наполнилась водою Москва-река.
Неронов всё-таки сходил к Никону о Логгине поговорить. И хотя не пустили Ивана Мироновича в Крестовую палату, всё-таки разговор с Никоном состоялся.
— Где твоя святительская милость к священному чину? — спросил Неронов.
— О себе, протопоп Иван, думай... — ответил Никон. — А Логгина уже судил я. Покарать озорника и богохульника надо.
— Приговор суда должен быть царём утверждён! — сказал Неронов.
— Чтоб такой пустяк решить, царская помощь не требуется! — отвечал Никон.
Оглянулся Неронов на Иону, митрополита Ростовского: слышал ли тот дерзкие слова патриарха?
Иона крестился, бородой тряс от страха.
— Владыко! — сказал Неронов. — Не дело говоришь. Все святые отцы и соборы благочестивых царей на помощь себе и православной вере призывали.
— Не раскатывай губу, протопоп! — быстро отвечал Никон. — Буду я по такому пустому делу царя и великого государя всея Руси тревожить. Нетто у его других дел нет, кроме протопопишки неисправного?
4
Долго думал потом Иван Миронович, писать ли царю о дерзких словах Никона, но другой возможности заступиться за Логгина не было. Донос этот Стефан Вонифатьевич государю передал. Но слишком счастлив был государь. По молитвам патриарха благополучно разрешилась от бремени царица. Родила государю вторую дочку — царевну Марфу Алексеевну. И другая беда миновала — не засох виноград в дворцовом саду. Счастлив был государь и безмятежен. Никону велел следствие по жалобе Неронова произвести.