На счет этих святых сомнений у меня не было. Выглядели они пройдохами, днем работающими на полицию, служа наживкой для всяких дуриков, что носят в кармане стаф. Откуда я был в этом уверен, не очень понятно, может, моя пропажа повлияла на мировосприятие не в лучшую сторону. И весь мир мне теперь казался местом крайне подозрительным и ненадежным.
Впрочем, в определенной продвинутости этих святых сомневаться не приходилось. Тот, что помоложе, заканчивал шахматную партию с другим, семидесятилетним старцем, обвешанным всякими мульками и оберегами. Третий же, самый пожилой, расположившись выше по склону, перебирал четки, нашептывая какие-то мантры. Раз в пятнадцать минут, забив очередной чилим, он бил чайной ложкой по маленькому гонгу и пускал дымящуюся глиняную трубку по кругу.
Я тоже пару раз приложился, как все. Небо было без облачка, звезды вдали от берега сверкали над гигантским баньяном во всей красе. Ситуация выглядела вполне умиротворяюще. И вдруг, москвич обернулся и протянул мне небольшую металлическую пиалу, над которой он колдовал уже минут двадцать.
Я посмотрел на него, но в его взгляде не было ничего, что могло бы насторожить. И я отпил, передав чашу дальше.
Святые, игравшие в шахматы, уже закончили партию и тоже присоединились к возлиянию. Все происходило как-то замедленно, если не сказать лениво, естественно и необязательно. Даже украинцы почти было поддались механистичности этого процесса, но в последний момент один из них что-то прошептал на ухо другому, и тот вежливо отказался.
Я не обратил на это особого внимания, просто откинулся назад, прижав спину к скале. В глазах у меня зашевелились свисавшие сверху длинные корни тутового великана, служившего призрачной крышей этому небольшому пристанищу полуночников.
И тут началось. И не было ни малейшей возможности сопротивляться происходящему. Неведомая сила оторвала мое ментальное тело от еще теплых камней и поволокла вверх. Наша солнечная система, ее планеты, обширный пояс астероидов, а вскоре и сама галактика остались позади. Все новые и новые звездные скопления, как в компьютерной графике, пролетали мимо с невероятной скоростью. И я увидел бескрайнюю мерцающую сеть тесно переплетенных между собой сосудов, по которым пульсировали токи разноцветных свечений.
Осознав, что силой желания я могу влиять на свое перемещение не только в пространстве этой структуры, но и во времени, я двинулся в обратный путь. Миллиарды планет, солнц, гигантские туманности, коллапсирующие квазары снова засияли, выпячиваясь из узоров этой мерцающей сети там, куда я смотрел. Словно под увеличительным стеклом, первобытные существа и межпланетные корабли их потомков забороздили космос передо мной, как многовариантные иллюстрации причуд эволюции, случая и того, что выглядело аурой их кармы. Великие звездные империи зарождались, осваивали галактики и гибли, вновь становясь лишь пылью на моих, потрескавшихся от рентгеновских излучений, губах.
И этот Вселенский калейдоскоп хаоса и порядка закручивался в расширявшийся водоворот, грозивший распространиться за пределы моего восприятия, но все же полностью остававшийся в моем разуме. Точнее, в каком-то сверхсознании, частью которого сделалось мое я, тщетно пытавшееся осознать все свое разнообразие, не передаваемое ни на одном, изобретенном для этого, языке.
И только два символа, два состояния, или решения, имели неоспоримое значение в этом исполинском торнадо всеобщего бытия — только да или нет, быть или не быть, существовать или слиться с абсолютным ничто, превосходящим своим значением все, что когда либо существовало или будет существовать.
16.
Мне и раньше всегда казалось, что некто, словно рукой, страницы одних книг переворачивает, другие закрывает. Издалека, оставаясь невидимым и неуязвимым. Но только теперь я знаю, — этот некто может быть кем угодно, даже мною самим, вплоть до того, что иногда его даже и вовсе нет. Не то, что эффект бабочки, или какая еще другая игра разума. Все гораздо проще.
В любое мыслимое мгновение каждое существо, обитающее в этой Вселенной, просто завернув за угол, например, здания, может легко оказаться в параллельной Вселенной, и ничего не почувствовать. И даже никогда об этом не догадаться. Потому, что возможных различий — бесчисленное множество, проследить за ними — напрасная трата времени.