Деньги давала понемногу. Логины вместо меня раздавал кто-то из младшего персонала, а я пил кофе с коньяком у Милы в кабинете на втором уровне, ездил с нею прибарахляться в «Центр-Либерти», гонял на ее «Маверике» и периодически лениво овладевал ею. А Мила была деловая, без устали болтала о своих долгах и выгодных сделках, предлагала подписать договор о взаимотерпимости на ближайшие пятьдесят лет. Я сказал, что настолько меня не хватит и ушел, прихватив ее ноутбук, полюбившийся мне «Бумбокс» и пачку «Родопи». Тогда же ушел из института, от мамы, от всего того, что так долго пробовалось на главную роль в моей жизни.
Наверно, я создан, чтоб уходить.
Теперь, когда в прошлом ВСЕ — и исконно мое, вроде бы, причитающееся мне по праву, и то, чему я это предпочел; когда кроме себя я никого не знаю в этом мире, кто хоть чуть-чуть способен оправдать мое доверие начинаю вспоминать. Воспоминания теплей июньского дождя, только печали от них не меньше. Каждое слово жизни в этом мире напоминает мне о смерти. Не потому, что она есть, эта пресловутая смерть — скорей, потому, что есть кроме нее жизнь, которую, какую никакую, а все-таки жаль в себе ранить. Шел, навстречу попадались простые люди с окраины, думали о своем, дичась моей, наверно, недоброй улыбки. Я боялся, что они могут меня понять, так легко и случайно, не нарочно, вроде как сказав «а, так вот, какой ты, ну живи, да другим не мешай» — и так и не прервать свой путь. Как странно, сколько мне доводилось слышать, что это девушке опасно быть понятой, оттого-то девушки так и пользуют по привычке свою (реальную ли?) особенность, так что ж теперь я?.. Или и у меня сердце владеет разумом и бьется так гулко и безусловно, что голове ничего не остается, как смириться? Все девушки, которых мне довелось знать за эти никчемные 28 — как одинаково безумно чувственны, капризны и безответственны были они! Красота может быть любой, увы, Завадский, даже гнусной, выеденной изнутри, серой, бессловесной — у нее все равно есть все шансы. Как будто я по-прежнему безбашенно юн и задаю на сон грядущий несуразные вопросики типа «А почему так, а не иначе?» неужели меня все еще тревожат обязательные условия выживания мира?! Одно ясно: без меня мир легко сможет и дальше восхищаться беззащитностью красоты, а вот все остальные компоненты, похоже, необходимы. Нет, это не усталость, не bad trip отчаявшегося фрика — я привык, так ведь было всегда, по крайней мере, в том всегда, которое начало свой отсчет с моего первого вдоха. Я мрачный тип, несносный и невероятно занудный. Я знаю. Ведь неслучайно никто еще ни разу не дал объявления, что испытывает острую необходимость во мне. А, черт с ними — тогда, кажется, я снова взял «Гжелки» — не пьянею, но все как-то исключительно быстро низводится до уровня рядовой ничем не примечательной фигни. Я, кстати, люблю в небольшом подпитии творить нечто неожиданное. Лет в 17 я периодически подходил к ничего не подозревающим прохожим и просил их «беречь себя», реакция была самая разная, порой было очень прикольно, но сейчас мне стыдно за того наивного паренька. Нельзя намекать людям о судьбе, напоминая им о смерти, ты портишь им жизнь, малыш; если б кто-то подобным образом подкатил ко мне сейчас, я б, наверно, покалечил.
Замечательная перспектива, не правда ли?..
Вообще, в столице было неплохо, я знакомился с зацикленными на своей исключительности девушками, безмятежно тратил бабки на себя, на них, на солнечное воскресное утро на мосту, я просто жил, вспоминая, как же все-таки это делается и убеждая себя — «я все забыл». И я забыл. Забыл так хорошо, что порой приказывал себе не думать, не вспоминать. Вспоминать было нечего.