– Отныне сей камень – престол тебе, – промолвил он. – Садись, позри, чем станешь володеть.
А камень тот венчал надпорожную скалу, и на восточной его стороне был начертан знак Владыки Рода, знак света – суть свастика. Княгиня не посмела ослушаться Вещего Гоя, приблизилась к камню и хотела уж воссесть на холодный престол, но вдруг пал с неба черный ворон, вцепился когтями в камень и крыла распустил.
– Прочь! Прочь! – прокаркал он. – Се мой престол!
Княгиня отступила – чудно услышать человечий голос от дикой птицы! – но князь Олег взбодрил и вложил в ее руки тяжелый медный посох.
– Не бойся, дева, отними то, что принадлежит тебе. Сбей ворона! А посохом владей. Се дар тебе. Пришел твой час.
Взяла она посох и чуть не выронила – настолько вместе велик да тяжек, однако замахнулась на птицу.
– Поди же с моего престола, трупоядец!
Но тут ворон исполчился на княгиню, взъерошился.
– Я царствую на кручах! – дохнул он мертвечиной. – Уймись, жена. И посох брось. По силам ли тебе сия держава?
Княгиня оглянулась, ища поддержки Вещего Гоя, однако тезоимец исчез с днепровских круч, ровно и не бывало никогда. А ворон заклекотал, изрыгая вонь:
– Ступай-ка в Киев! И там сиди, старуха. Мне надобно убить тебя, да проку что? Я милую, брось посох и иди.
И тут он ухватился клювом за змейку, что венчала медный посох, и потянул к себе, да княгиня вдруг разгневалась, вырвала дар тезоимца у птицы.
– Да как ты смеешь? Казнить и миловать – удел князей. А ты всего лишь птица. И посему лети-ка с моих гор. Здесь русская земля! Земля живая. Тебе же пристало мертвечину клевать. Изыди вон!
Княгиня замахнулась посохом, однако ж ворон подобрал крыла и предстал смиренным голубем.
– Ну, не гневись, сестра, – заворковал благодушно. – Быть посему, уступлю Пороги. И полечу на киевские горы, в твой терем. Там выведу птенцов. А к исходу лета мои птенцы дадут свое потомство… Ты же стара, но все бездетна. В тереме пусто, и русская земля хоть и жива, да скудеет…
Княгиня ударила посохом о камень и высекла искры.
– Не смей тревожить раны!
– Помилуй, матушка, – взмолился голубок. – Ты же явилась на Пороги власти поискать над Диким Полем. Вот если бы наследника, дитя… А то владычества! Твой муж, князь Игорь, здрав еще, а ты уж править вздумала. Зачем тебе престол?
– Меня Олег сажал, – княгиня смешалась. – Мой тезоимец, руки водитель…
– Олег был Вещий князь, – проворковал голубь. – Да ведь он мертв!
– Но – я-то жива! И дух Олега вошел в меня с его именем.
– Жива, жива, – вдруг зашипел он. – И потому змея жива. Та, что ужалила Вещего Гоя!
– Змея жива? – изумилась княгиня. – Я зрела: тиуны сего ползучего гада забили в землю и рассекли мечами.
– Рассекли… Да токмо на закате змея срослась! – голубь встрепенулся и запрыгал по камню-престолу. – И теперь сидит на твоем посохе. Позри! А знак сей означает смерть. Ты, матушка, взяла от князя Олега и имя, и дух… Ныне же вот и смерть от гада примешь.
Золоченый гад, озаглавивший посох, сидел, разинув пасть, и сверкал навостренный ядовитый его зуб. Но змеиный глаз был живым и теперь наливался холодной кровью…
Княгиня отшатнулась.
– Брось посох, – чаруя слух, прошипел голубь. – Брось его в воду, пусть же утонет гад в порогах, а ты вместе с этим знаком избавишься от рока… Ну, брось же, брось!
Она повиновалась чарам, замахнулась, чтобы швырнуть тяжелый дар Вещего Гоя в шумящие под скалами пороги и вместе с этим знаком погрузить на дно свой рок, однако в последний миг сквозь шум воды ей голос послышался:
– Се сон, княгиня, сон! Проснись!
Она встрепенулась, выронила из рук серебряное зерцало и проснулась от его звона. Над Киевом занималась заря в полнеба; другая половина, бирюзовая, была еще холодна и звездистая…
– Как жаль, – промолвила княгиня, – спросить не успела: к добру ли к худу сон?.. Иль к непогоде привиделся мне покойный тезоимец?
В тот миг у изголовья своего ложа княгиня узрела медный посох! Тот самый, что во сне привиделся: и золоченый гад щерил пасть, и заря кроваво играла в рубиновом оке…
– Сон-то в руку…
Страшась и дивясь, она огладила перевитую узорочьем медь и в сей же час пожелала изведать свой сон через гадалку на перстах. Придворная толковательница снов, сама спросонья, послушавши княгиню, глаза протерла и заворковала голубем:
– Твой князенька ныне с супостатом сразился. И ромеев одолел! Да много кораблей в море потерял и посему скорбит Великий князь, горько плачет о своих витязях. Черный ворон на каменном престоле – а равно и орел или иная птица – царь ромейский. Порог речной, шум воды – битва кровавая. А голубь, матушка, да еще шипящий – смиренная Ромея. Вот оплачет мертвых твой князь, возьмет добычу да скоро и на Русь прибежит.