На вышеназванной Встрече, преподнесенной СМИ в формате судьбоносного диалога Культуры и Власти, Президент именно в этом ключе продекларировал свой субъективированный посыл: «Не буду скрывать, я действительно люблю актуальное искусство…». И тут же, форматируя это тяготение, заострил его до предела и, тем самым, до предела сузил: «В позапрошлом году, когда я обращался с Посланием Федеральному Собранию, там были слова о том, что государство должно помогать, поддерживать, поощрять, способствовать не только классическому искусству, но и современному искусству. Такая вроде невинная вещь, я даже, что называется, особенно не парился, я ее произнес, а потом встретился с некоторыми нашими классиками, сами можете домыслить, кто это. Мне сказали: «Зачем вы это сделали? Вы же опровергаете все основы, все наши мэтры напрягутся. Если Президент страны сказал что-то о современном искусстве, значит, с классическим искусством в нашем государстве покончено…».
Можно ли из этой сентенции, точнее набора слов, вывести, что классика в интерпретации Дмитрия Анатольевича – нечто ортодоксальное, проще, та жертвенно-культовая преисподняя, в которую погружается все «актуальное» и «насущное»? Нет, Президент прямо так не говорит. Он только отмежевывается от Авгуров, закомплексованных на «униженных и оскорбленных». И в противовес хрестоматийным мэтрам, чуждым ему по образу мысли, выставляет раскрепощенный «нью-эйдж» новой поросли. Той, что взращена современным техно-драйвом и старообрядческую «лажу чувствует моментально. Если нет попадания с точки зрения современных технологий, компьютерных эффектов, если это выглядит слабее, сразу же уход вниз происходит. А если это где-то вровень, плюс-минус – понятно, что «Аватар» трудно снять в наших условиях, это очень дорогой проект, – но в принципе, если есть попадание по технологиям, все уже, тогда нормально…».
3.
Путь к креслу Президента, даже проторенный, остается прихотливым, и, как представляется, ни в одной из медведевских тусовок не проглядывает так отчетливо, как в этом легком-прелегком ультра-проминаже. О бесконечных пиар-изюминках Дмитрия Анатольевича можно толковать бесконечно, но здесь он определенен. И, несмотря на несколько косноязычное притопывание перед рубищем «Матерых», не напуган и полнозвучен. «Нашим пацанам было приятно…» услышал Президент под занавес. И на уровне эмансипированного исторического контекста сомкнулся с «неистовыми» – российским мелкобуржуазным авангардом: «напостовцами, «неовеховцами», «конструктивистами», получившими при Троцком карт-бланш творцов «перманентного» преображения. А в наш контрреволюционный и закамуфлированный реванш-промежуток – 1990-2012 гг. – «новых русских», решительно отделивших «гетто избранничества» «от кишащего быдла» и «тоталитарного смрада».
«Мы будем беспощадно бороться со Стародумами, которые благоговейной позе застыли перед гранитным монументом русской классики и не хотят сбросить с плеч ее гнетущей национально-выморочной тяжести…». Под таким забралом волонтеры достопамятного планетаризма – Леопольд Леонидович Авербах, Семен Абрамович Родов, Калмансон Лабори Гилелевич – пошли на штурм классической были-небыли, восседавшей на былинном коне. И в первом же номере журнала «На посту», вышедшем в 1923 году, подложили под неподатливую русскую реальность долгосрочную мину: «Без перерыва копать, пахать, сносить…». Сегодня, когда этот идол изведения народного Духовного Ядра несколько поутратил свою необузданность, странновато видеть, как Высший Иерарх России, все еще остающейся субъектом народа, с торопливым усердием занимает его место. То есть продолжает действовать так, будто русофобия только набирает силу.
4.
Александр Александрович Фадеев, самолично состоявший членом «рапповского» стойбища, воспротивился самодурству неистовых, рвущемуся из пустоты. И одним из первых в обустроительной компании «эксов» смоделировал «лучшего» из местечковых вождей. В его романе «Разгром» есть эпизод, весьма наглядно передающий перипетии восхождения мальчика из замкнутого мелкобуржуазного мирка в мир национально-исторический, Русский. «Неужели и я был такой или похожий?..» – размышляет Левинсон, мысленно обозревая Мечика, воплощающего, по Фадееву, «всю» люминантно-патологическую прыть авербахо-родовского «телоса». Прошедший «тернии» с русским низовым людом, «он только и мог вспомнить семейную фотографию, где тщедушный еврейский мальчик – в черной курточке с большими наивными глазами – глядел с удивленным, недетским упорством в то место, откуда, как ему сказали, должна вылететь красивая птичка. И, помнится, он чуть не заплакал от разочарования, чтобы, пройдя много разочарований, окончательно убедиться, что «так не бывает…».