Выкуп?
Наши отряды отпустите без выкупа, сами понимаете. Остальных хоть с кашей ешьте.
Жестоко?
А вот не нравились почему-то русским подданные Леопольда. Смотрят, как на тварь, слова сквозь зубы цедят, свято уверены, что 'рюсски отшень глюп...'. Ну, так и не обессудьте, сами напросились.
Взрыв?
Ну и взрыв, и что? На войне всякое бывает, может, это турки постарались. Это у них надобно спрашивать. А коли не верите, ищите чудаковатого голландца Якоба Визеля, пусть отчитывается.
Найти не можете?
Бывает.
И 'Якоб Визель', и его 'сыновья', сменив внешность и переодевшись, направились в другой дом, также купленный на царские деньги. Только тот уж никто не подорвет.
Тяжко это было.
Даже царевичевым воспитанникам - тяжко. Почитай, год прожить в чужой стране, говорить, как они, думать, как они, двойной жизнью жить, предательство готовить...
Хотя это кому предательство, а кому и триумф.
Леопольду они ничем не обязаны, а вот государь их из сточной канавы достал, отмыл, выучил - так что ж они, добром за добро ему не отплатят?
Мысль о том, что они предают христианский город в руки мусульман, то есть нехристей, мужчин тоже не посещала. Что те нехристи, что эти - католики. Разве что Якоб иногда переживал по этому поводу, но стоило ему пройтись по улицам Вены - и турки начинали казаться меньшим злом. Не дай Бог Москве такой стать!
Так что один из 'троянских коньков' поджег фитиль - и ушел. Кто там будет обращать внимание на мальчишку на улицах города? Особенно когда войско что есть сил отбивает штурм турецких янычар, а те лезут словно обезумевшие...
А через пятнадцать минут и громыхнуло.
Да как!
Часть стены просто осыпалась наружу - и в образовавшийся пролом через пару минут хлынула волна турок.
Не янычары, нет.
Один из отборных полков, который жалко бросать на стены. Это не тупое пушечное мясо, сюда Гуссейн-паша чуть ли не лично каждого человечка подбирал. Вот их и поставил ждать, пока стена рухнет от взрыва. Остальное было делом техники - расширить пролом, ворваться внутрь - и начать резню. Жестокую и беспощадную.
С этой минуты итог боя был предрешен. Ни одна крепость не выдержит предательства.
***
Сулейман въезжал в Вену победителем.
Неважно, что победа была предрешена заранее и обеспечена предательством. Важно другое - Вена лежит у его ног покорной одалиской. Да, при штурме полегло более тридцати тысяч человек. Но - янычар не так жалко.
- Кто командовал обороной?
- Герцог Мельфи, мой повелитель.
Герцога, увы, живым взять не удалось. Сопротивлялся до последнего, чуть ли не зубами глотки рвал, а потом захрипел, за сердце схватился...
Убить смогли бы, а вот откачать - не было таких специалистов, не ходят лекари на штурм крепостей.
А вот Ежи Володыевского одолели хитростью. И самого лихого фехтовальщика можно окружить, да сеть набросить.
Теперь маленький рыцарь сверкал глазами, а Гуссейн-паша сортировал пленников.
Кого - на выкуп.
Кого - на рабские рынки.
Кого - вообще гнать за стену.
Последнее - стариков, крестьян, которых по причине страхолюдства, не удалось бы и слепому продать...
Ежи, кстати, о готовящемся предательстве не знал - и сообщать ему никто не собирался. Слишком непредсказуемой могла быть его реакция. Вплоть до отъезда в родимые края. А к чему лишаться такого кадра?
А потому...
Уже ночь пала, когда к загону с пленниками пришел Гуссейн-паша.
Вену отдали на ночь янычарам - и сейчас оттуда доносились крики и хохот. Там резали, грабили, насиловали, а воины могли только сжимать кулаки.
Но что они сделают?
Они проиграли. Бежать из рабского загона можно, но кому ты поможешь? Свою бы шкуру спасти...
Тем неожиданнее для Ежи было то, что его вытащили из загона и повели к шатру Великого Визиря. Султан праздновал, а Гуссейн-паша работал. Там вежливо показали саблю и объяснили, что при малейшей попытке напасть, неверный лишится головы с помощью этого полезного предмета.
Ежи в ответ образно послал своих охранников в пеший эротический тур, был оборван затрещиной и впихнут в шатер с напутствием: 'язык отрежу'.
Языка было жалко. Но и кланяться Ежи не собирался. Впрочем, визирь и не требовал. Кивнул слугам, так, что Ежи быстро усадили на ковер и подвинули поближе чашу с вином, так, чтобы шляхтич мог дотянуться связанными руками.
- Пейте, ясновельможный пан. Я рад, что вы живы.