И Петька принялся учиться.
Голова у него была светлая, а легче всего ему давалась химия, хоть и не знал он того слова. Зато видел, как тятенька с кожей работает, что сыплет, примечал, какие порошки — и когда узнал, что цельная наука про то есть — пропал. Загорелся так, что впору от взрывчатки отодвигать, дабы не рвануло ненароком.
Царевич то приметил и определил Петьку — да еще двоих ребят в ученики к иноземному ученому, алхимиком прозываемому. Старику Ивану. Так‑то он Иоганн Рудольф, но уже прижился на Руси, и на ребячье «дядько Иван» не обижался никогда. Даже смеялся — всю жизнь одиноким был, а под старость лет семью обрел. Да большую такую…
И знаниями делился щедро.
А Петька ночами повторял, как песню — ртуть, гремучий газ, селитра, сера…
Откель царевич достал рукописные заметки про элементы — Петька и по сей день не знал, но дядько Иван их оценил весьма высоко. А потом вместе с дядькой Исааком помудрил, да и сделал чудо — взрывчатку.
Динамит.
Это пороху на подрыв крепости много надобно. А динамита куда как поменее хватит, им‑то с запасом дано.
Разрушить стены что Азова, что Керчи — хватит. Только доехать надобно. За тем и сидят в обозе ребята. Стерегут, следят… когда до места доберутся — они ж и устраивать все будут. А кто еще?
Они‑то знают, как все должно быть, они трудились…
Они справятся.
А государь царевич пообещал, что коли справятся они с заданием, да вернутся живыми — он у батюшки обязательно получит разрешение на создание саперной части. Так и назовут их — Троянские кони. И первыми коньками будут они трое.
Форму им пошьют свою, знаки отличия повесят, звания присвоят… но для того — сейчас надобно выжить, победить и вернуться.
Справятся ли они?
— Сидишь, малец?
Воин Афанасьевич своих подопечных проведывал пару раз в день.
— Сижу, дядько Воин.
— Смотрю, читаешь?
Петька кивнул. Читал. Космогонию Рене Декарта. На латыни, хоть и сложно это было мальчишке, да книга того стоила. Они с собой несколько книжек взяли, не просто ж так, без пищи для ума ехать?
Так и думать разучишься.
— Интересное что?
— А то как же! Как мир наш устроен…
— Это дело хорошее. А остальные двое героев где?
— Рядом тут крутятся.
Воин Афанасьевич кивнул.
— Смотри тут внимательнее…
И умчался. Петька вздохнул и опять углубился в книгу. А что ж…
Учиться надобно, где б он сейчас без учебы был? Под забором бы сдох давно. А коли уж государь царевич к нему милость проявил — так милости надо быть достойным.
И он — будет.
Когда‑нибудь он своему благодетелю добром отплатит.
Пан Ежи Володыевский дураком не был. И отлично понимал, что турки идут. А еще — что он ничего сделать не сможет. С такими силами?
Ну — ну…
А вы с вилкой заместо рогатины на медведя не ходили? Не проткнете, так защекочете, не иначе. Защитников‑то раз — два и обчелся. Пара сотен венгерских пехотинцев, пятьдесят солдат от Лощинского, да у него человек двадцать, пятьдесят казаков да сто пятьдесят пехотинцев. Ну, ополченцы есть, только проку с них — мясо пушечное. Краковский епископ Анджей обещал людей прислать, да пришлет ли…
Ну, так что ж делать — доля такая, здесь умереть.
Дом встретил его темнотой и тишиной. Ежи чертыхнулся, запалил трут и при его свете нашел лучину.
Кристина все вывезла, что могла, подсвечниками — и теми не побрезговала. Да и пес с ней. Вот уж кого Ежи ни разу не любил, так это свою жену, в девичестве (коли так говорить можно после трех браков) панну Озерковскую. Женился он на ней поздно, аж в сорок два года, и женился по расчету… а на свадьбе о том и пожалел сразу же.
Не сложилась жизнь с Кристиной и сложиться не могла, хоть и желал он все устроить, но увидел на свадьбе Барбару… На своей свадьбе, уже из церкви выходя…
Племянницу жены, дочь ее двоюродной сестры от бедного шляхтича из незнатного рода, бесприданницу, зато с такими глазами…
Он смотрел в них — и тонул, тонул, и ничего не мог с собой сделать. Слушал ее голос, как песню, приходил домой — и ложился в постель с другой. И особую боль причиняло ему то, что Басенька тоже была под этим кровом.
Барбара полностью зависела от милости своей родственницы, а та не спешила милостей оказывать. Что мог небогатый рыцарь?
Только посмотреть, да вздохнуть. Умер бы скорее, чем оскорбил бы честь девушки, на которую молиться готов был.