Одним словом — надо развивать промышленность. Строить мануфактуры, а для того наводить справки, где такое есть, что делать с той же шерстью, где выгоднее разводить овец… Англия? Хм — м…
Кто нам мешает, тот нам поможет!
Кто у нас посол в Англии? Наверняка есть такой, вот и пусть найдет людей, которые разбираются в овцах и в мануфактуре, но из дела вылетели. Капиталисты везде зверюги те еще, наверняка есть какие‑то банкроты, вот и пригласить их сюда для организации производства. Тут‑то конкурентов пока нет, важна не коммерция, а организация процесса производства. Но при определенном условии. Чтобы обязательно русские рабочие и обязательно учили их…
Кстати, под это дело можно ребят из школы потренировать в языках, пусть переводчиками пашут…
Идеи были оценены по достоинству. Точнее — выслушаны и приняты к сведению. А в остальном — пусть Софья думает, у нее голова большая.
Анна была просто счастлива со своими (пусть она их и не рожала, но…) детьми, а Алексей вовсю играл с новой игрушкой, и ему не было дела ни до чего иного. Ему хватало школы, интересных дел, свободы… да и здоровье на приволье сильно поправилось — чай, каждый день свинцом не травиться. Так что… ты решай, Сонюшка, а там поможем…
Софья и решила. И объяснив Алексею, чего требовать от боярина и зачем — тоже ушла спать. Встают тут с петухами, а хвостатые сволочи совершенно не понимают, что приличной царевне и до десяти утра иногда поспать хочется. Днем‑то спать совершенно некогда…
Боярин Ртищев действительно никуда не уехал. Ожидал царевича с раннего утра, за оградой, о чем донесли казаки — и Алексей распорядился пригласить боярина к себе. Благо, тот спрашивал, как бы ему царевича еще раз увидеть. Ни к чему его унижать еще больше разборками при слугах. Он и с глазу на глаз сумеет все сказать, а боярин благодарнее будет, да податливее, лицо — от он сохранил, чего еще надобно?
Ртищев оценил по — своему. И решил, что царевич, посоветовавшись со старшими, собрался пойти на мировую. Ведь обидел он боярина?
Обидел, да еще как! И главное — за что!? За казака — охранника, вчерашнего крестьянина, холопа, мразь, на которую плюнуть‑то порядочному человеку зазорно! Всем известно, что казаки — те еще нехристи, от турок нахватавшиеся невесть чего…
По палатам шел боярин гоголем, в светлицу вплывал жирным лебедем, а увидев происходящее — застыл белой статуей. Красивой такой…
Хотя ничего удивительного не происходило. Просто царевич изволил уравнения решать. Сидел за массивным, недавно только сделанным столом, писал перышком… Но если для Софьи решать даже интегралы в уме сложности не составляло, то Алексей пока еще сбивался на самом простом, вроде: 'Х = 15–2Х' и решать приходилось в двух вариантах. Со старыми цифрами, с титлами, красиво выписанными — и с арабскими, которые Софья объяснила Алексею достаточно быстро. В первых она и сама путалась, во вторых же — ничуть.
Алексей отложил в сторону свиток с решениями и поднял глаза на боярина. Сам он разговор начинать не собирался и Григорий Иванович поклонился первым.
— Поздорову ли, царевич — государь?
— Благодарение Богу, не жалуемся, — Алексей смотрел спокойно, и лишь на дне глаз затаилась насмешка. — Ты меня видеть пожелал, боярин?
— да, государь царевич.
— Вот я перед тобой. Что сказать мне желаешь?
Боярин с трудом проглотил все заготовки. Ребенок перед ним был слишком спокоен. Слишком уверен в себе. Слишком…
Да будь ты хоть трижды царевич и семи пядей во лбу, а все‑таки, ребенок интуитивно робеет перед взрослыми, старшими… это вколачивается поколениями. А он…
Смотрит так, что это боярину сробеть стоит — да и колени сами собой подкашиваются. И срывается с языка робкое:
— Н — не вели гневаться за вчерашнее, государь…
— Не у меня тебе прощения просить надо, а у казака моего. Не предо мной ты грешен, а перед ним.
Боярина аж придавило. А царевич только головой покачал.
— Вижу, не по нутру это тебе. Грех гордыни тебя тяжко придавил, боярин. Ой, тяжко…
— не гневайся, государь!
— мне на тебя гневаться вроде и не за что. Пусть батюшка решает, чего ты достоин. Ему интересно будет, почему ты на царского человека голос поднял, мой приказ нарушить пытался… сам ли, или подучил кто…
Вот теперь боярин действительно рухнул на колени. Алексей Михайлович — это вам не Алексей Алексеевич. Если сын еще в покое оставит, то отец сошлет куда — нито подальше и не задумается. Это — в лучшем случае. А в худшем — и бояр на дыбе вздергивали, было дело…
— Государь!
— а с другой стороны — ты моему отцу полезен…
Алексей смотрел на человека в дорогой шубе, который потел от страха и нестерпимо вонял на всю горницу. Опять сестренка права. Людьми управлять несложно. Это как маятник. Напугать — отпустить. Напугать — отпустить. И так, пока человек не поймет, чего ты от него хочешь…
Но боярин оказался сообразительным.
— Я и тебе могу быть полезен, государь. Испытай!
Алексей вздохнул. Повертел в пальцах перо.
— Что ж… Кто желает служить отчизне, тому преград нет. Будет у меня для тебя задание боярин. Есть ли у тебя человек, который по — англицки говорить умеет? Да хорошо говорить, чтобы поехать в далекую страну и вернуться?
Григорий Иванович задумался. А потом кивнул.
— Есть у меня такой человек. Отец у него англичанин, вот и Иван по — англицки разумеет дюже хорошо.
— грамотен ли он?
— Да, государь.
— привезешь его ко мне — для одной службы.
Григорий Иванович почтительно поклонился. Не хотелось ему Ивашку отпускать — дюже толков да сметлив, но государю лучше не прекословить.
— На пятый день от сегодняшнего ждать тебя буду, боярин.
— Слушаюсь, государь царевич.
— Иди…
Боярин, было уж и к двери попятился, но что‑то заставило царевича вскинуть руку.
— Да… говоришь, отец у него англичанин?
— Да, царевич…
— Отца тоже попроси приехать ко мне. Да вежливо попроси, понял?
Синие глаза блеснули так, что боярин аж шарахнулся. Потом поклонился почтительно — и получил жест, разрешающий уйти. Вылетел за дверь, перевел дух, но по — настоящему успокоиться смог, только когда за воротами оказался.
Волчонок растет, ой, волчонок…
Смилуйся, господи над рабом твоим Григорием!
Алексей проследил, как за боярином закрылась дверь и заглянул под стол.
— вылезай, можно!
— точно?
— ушел… Сонь, а зачем нам его отец?
— чтобы знать, что в Англии творится. Вдруг нам что полезно будет?
Алексей кивнул. Действительно, про Англию они знали только то, что она существует. Что там, кто там, как там — пес его знает. Правда, Софья вполне прилично говорила на английском, но лучше об этом умолчать, потому что вряд ли ее кто‑то поймет в Англии. Консалтинги, договора, лизинги и франчайзинги — за такие злобные заклинания и на костре сжечь могут. Да и диалект двадцать первого века разительно отличался от диалекта семнадцатого века.
Софья кое‑как выползла из‑под стола, откинула в сторону бересту с корявыми каракулями и потянулась.
— День‑то хороший какой! Лёша, тебе проехаться не хочется?
Алексей посмотрел в окно. Действительно, хотелось.
— а мы же заниматься хотели?
— Тетка Татьяна не даст.
При упоминании старшей родственницы, лицо Алексея вытянулось
— Действительно…
— А так ты бы поездил, посмотрел, где тут хорошие пастбища…
— и Ваньку с собой возьму, нечего ему сидеть в тереме…
Софья одарила брата улыбкой. Правильно. Верхом ездить — не нравоучения выслушивать, а они от Татьяны будут, наверняка. За что?
А просто так.
С какой целью бабы закатывают скандалы? Да чтобы утвердить свое главенство где‑либо. Или чтобы с ними не связывались. Территорию помечают, вот.
И мужикам присутствовать при этом не обязательно. Вовсе даже ни к чему. Вот Анна может при поддержке Софьи сцепиться с милой сестричкой, но посторонним эти разборки видеть не обязательно.