Алексей, просияв, умчался. Софья еще раз потянулась и отправилась на занятия. А то как же?
Обнаружив, что в этом теле мозг работает на порядок лучше, она стала искать, чем его загрузить. И нашла.
Языки.
Сейчас было время занятий турецким. Как это выглядело?
Спасибо Лейле. Девчонка оказалась умной и серьезной, поняла, что сможет заработать и обеспечить себе теплое место и стала сама разрабатывать планы уроков, на ходу подхватывая то, что предлагала Софья. На кухне они уже несколько раз были, готовили турецкие блюда. Одевались в турецкие одежды, правда, чтобы никто не увидел. Проводили уроки поэзии, стараясь перевести турецкие вирши на русский. Получалось откровенно коряво, но… а как?
О грамматике и сама Лейла имела весьма смутное представление, поэтому хотя бы разговорный турецкий и письменный. Сегодня же намечался урок танцев. И параллельно урок турецкого. Шаг назад, шаг вперед, поворот, верти бедрами, раз — два — три…. Сколько можно преподать во время урока танцев?
Много…
Тем более, что Лейла старалась. И девочки тоже. Ровно до тех пор, пока в горницу не явилась проспавшая Татьяна, весьма недовольная этим фактом.
— что тут происходит?
Софья обернулась.
Что‑что, учимся мы тут.
— Тетя, доброе утро. Я рада тебя видеть.
Девочки, как по команде, развернулись и склонились в поклонах. Лейла изящно опустила голову. Али, наигрывавший на маленькой флейте, оборвал музыку и поклонился на восточный манер.
Татьяна хлопнула глазами, но сказать ничего не успела. На помощь подоспела кавалерия в виде царевны Анны.
— Сестрица, милая, доброе утро. Как почивалось?
Подхватила Татьяну под руку и повлекла за собой. Софья вздохнула и кивнула Лейле.
— Занимайтесь. Я скоро вернусь.
И направилась вслед за тетками. Девушки проводили ее взглядами, исполненными облегчения. Да, они уважали Софью, но иногда этот ребенок казался им слишком страшным. Умна не по возрасту — был общий вердикт. И взгляд у нее нехороший.
Но дальше сплетен в опочивальнях это не шло. Будь Софья хоть и чертихой с рогами — она давала им возможность вырваться из замкнутого круга. Не станет ее — не станет и их, кому они там будут нужны? Так что Софья все рассчитала правильно — девочки для нее все что угодно сделали бы. И после ее ухода занимались не менее усердно, чем с ней.
А Софья тем временем догнала двух царевен.
— … зачем это? Грех ведь?
— какой грех в том, что девочки османский язык изучают?
— Они же язычники!
— И что с того?
— Они бы еще по — собачьи лаять научились!
— Понадобится — и по — собачьи научимся. Братец наш сколько языков знает? А ведь что франки, что османы…
— Франки в господа нашего Иисуса Христа веруют!
— А как ты османам об истинной вере расскажешь, если двух слов связать не можешь?
Татьяна насупилась. Крыть было нечем, и тут влезла Софья.
— тетя Таня, а правда, что ты хорошо рисуешь?
Что было, то было. Татьяна вообще была одаренной личностью — будь она портретисткой, цены бы ее картинам не было. Сейчас же ее талант растрачивался зря — она писала иконы, но женщина ведь иконописцем быть не может — грех это и глупость, так что слова Софьи упали на благодатную почву.
— Хорошо…
Софья внутренне усмехнулась.
— а ты нас не поучишь?
— кого это — нас?
— Девочек, конечно…
— Иконы писать?
— Да нет, парсуны, цветы, травы — что тебе в голову взбредет! Они ж и не пробовали никогда…
— мне что — заняться нечем? — вознегодовала Татьяна, но как‑то очень неубедительно. Мы можем злиться, ругаться, шипеть, фыркать, но когда речь идет о любимом, о твоем деле, занимаясь которым ту чувствуешь, как у тебя поет душа… тут сложно остаться злым и равнодушным. Татьяна и не смогла.
— Не хватало мне еще всякое отродье учить!
Только вот убедительности в ее голосе не хватало.
— Так и меня тоже, тетушка…
Софья смотрела чуть лукаво и так же смотрела Анна. Кажется, она поняла план племянницы. Сначала учить девочек, а потом и всех, кого понадобится. А изобразительное искусство оно никому не лишнее. Анна подмигнула девочке и продолжила уговаривать Татьяну, отмахиваясь от заявлений вроде 'грех', 'невместно мне' и 'не бывало на Руси такого…'.
Не бывало — станет.
И Анна и Софья понимали, что Татьяна согласится. Молиться целый день да склочничать? Этим она и дома в тереме занималась. А тут вот… если есть возможность попробовать что‑то еще — разве не стоит этого сделать? Страшная штука — желание реализовать себя.
По приезде в Москву Григорий Иванович тут же приказал привести к себе Ивана. Молодой человек явился пред боярские очи и тут же был озадачен — чтоб собираться срочно в Дьяково, к государю — царевичу. Да службу тому сослужить, какую он прикажет. А уж боярин Ивана не забудет, ежели царевич его за это приветит. И деньгами поможет, и хлебом…
Иван, которого дома звали Джонни с простой английской фамилией Томсон, переделанной дикими русскими варварами в 'Томский' ломаться не стал. Оно как‑то на Руси не принято ломаться, когда член царской фамилии приехать повелевает, а то ведь могут и иначе попросить — и головы не сбережешь.
Да и отец говорил, что ехать надо. От греха….
Помолились, матери все деньги, которые были, оставили — и отправились с боярином в путь — дорогу. Отец Ивана, когда‑то бывший английским баронетом Ричардом Томсоном, решил, что выхода нет — и они поехали, не зная, чего ожидать.
Ехал — боялся, что царевичу от него понадобилось, но встреча превзошла все его ожидания. Сначала пред царевичевы очи допустили боярина Григория. Но ненадолго.
Царевич сидел там же и так же, смотрел спокойно и серьезно, чуть улыбался.
— Поздорову ли, боярин?
Григорий Иванович низко поклонился.
— Государь царевич, доставил я тебе англичан.
— Благодарю за службу, боярин. Подожди пока, я с ними побеседую…
— Повинуюсь, государь царевич.
И спокойный взгляд синих глаз, от которого ноги сами к двери несут.
Романовых кровь….
Вылетел из кабинета боярин быстро, отдуваясь как тюлень и вытирая пот со лба. И кивнул Ивану с Ричардом — мол, заходите.
Те пару шагов сделали внутрь, в поклонах согнулись — и только дверь хлопнула.
— Ваше высочество, — заговорил, как привык, Ричард. — Я счастлив лицезреть…
— поднимите головы, — голос был детским, но властным. Англичане послушались.
За столом сидел мальчишка. Самый обычный. Светлые волосы, синие глаза, простая белая рубашка, красный кафтан… необычным было выражение его лица. Спокойное и сосредоточенное.
— Как вас звали в Англии?
— Ричард Томсон, баронет, ваше высочество.
— Джон Томсон, ваше высочество.
— Почему вы уехали из Англии, Ричард?
И вот тут Софья едва не взвыла под столом. Твою же ж!!!
Баронет уехал, когда казнили короля Карла!
Да, Софья забила на историю большой гвоздь, но этот факт, благодаря некоему мсье Дюма, был известен всем! И как его казнили, и как в Англии спустя где‑то лет десять — двенадцать реставрировалась монархия, и как оттуда бежали все, кому не лень.
Когда казнили Карла?
Одиннадцать лет назад. В тысяча шестьсот сорок девятом году.*
* извините за даты, данные по нашему летоисчислению, но так просто удобнее работать. Потом, если понадобится, переделаю в другой системе. Прим. авт.
Из прочитанного когда‑то Дюма (пересказанного мужем, сыном, просмотренного в кино) Софья смутно помнила, что Кромвель продержался лет десять, а потом опять восстановили монархию.
'Кромвель умер?!'
Алексей бросил быстрый взгляд вниз и озвучил вопрос, подсказанный сестрой.
Англичане переглянулись, поклонились и сообщили, что да — умер. Не желают ли они вернуться домой?
Желали бы, ваше высочество, но понимают, что возвращаться некуда. Когда‑то у них на родине было богатство. Пришлось бежать. Поместье теперь давно в других руках и концов не найти. Они с королем не были в изгнании, титулу их и тридцати лет нету, так что цена им там невелика. Здесь же кое — какое имущество, привыкли, вросли…