Ладно. Не о том речь.
— Что верно, то верно. Я в монастырь уйти хочу, но до того должен душу облегчить. Грех на мне, знал я об убийстве твоего отца — и не предотвратил.
Налитые кровью глаза Михаилы злобно блеснули:
— Кто?!
— Сам государь.
— Лжешь, собака!!!
Симеон спокойно, хоть и стоило это немалых усилий, выдержал бешеный взгляд, покачал головой:
— К чему лгать мне, князь? Тем более — так?
Михайла задумался, а Симеон продолжил плести паутину лжи. Юрия Долгорукова, по его словам, отравили. И приказал то сделать царь, который решил, что после польских побед Юрия на место поставить не удастся. Казнить и не за что, а Романовы куда как худороднее. Вот и взял грех на душу…
Кто сделал?
По приказу царя — Ордин-Нащокин. Не по норову ему был Юрий Долгоруков. Слишком умен и силен, слишком любим в армии, слишком стрельцы его уважали…
Михайла слушал, стискивал кулаки — и видел Симеон, что верят ему, еще как верят! Люди вообще склонны верить в худшее. Тем более, он столько времени пытался доискаться до истины…
— Ты-то, князь, при царе безотлучно, а вот отец твой…
— Отца я и царю не прощу, — выдохнул мужчина.
Симеон внутренне собрался.
Не простишь, конечно. Мы все сделаем, чтобы не простил. А поскольку ты к царю приближен, то и сделаешь все необходимое.
А вот как сделаешь…
Начиналась более жестокая политика. Сильная Русь — а одолев крымчаков, она бы стала куда сильнее — не нужна ордену иезуитов. Слишком опасно для них было православие.
— Григорий! Слов нет! Отец в восторге будет!
Алексей Алексеевич хвалил от души, уважительно именуя Ромодановского не Гришкой, а Григорием, — и боярин это оценил. Да, такое было у царей в обычае, боярина запросто могли назвать Ивашкой, и кинуть в него чем потяжелее, и царской ручкой за вихры оттаскать… Алексей не стал бы исключением из царственного правила — постаралась Софья. Она и внушила брату когда-то, что бояться люди будут при такой манере, а вот уважения не дождешься. А ежели ты всегда вежество соблюдаешь, то гнев твой куда как страшнее им покажется.
Алексей послушался — и не пожалел. Но сейчас речь шла не о простой вежливости, нет! Ромодановского действительно было за что хвалить!
За осень и зиму тот крепко поработал над Азовом. Пролом в стене был заделан, насыпи восстановлены, перед крепостью устроена настоящая полоса препятствий — рвы, ямы с кольями, закрытые чем-то вроде легких настилов… если ехать по дороге — все было в порядке. Но когда это осаждающее войско только дорогами и пользовалось?
Судя по всему, Григорий спал по два часа в сутки, а остальное время трудился так каторжно, как и на рудниках не заставляют.
Азов тоже сиял чистотой и напоминал казарму. Улицы выметены, никаких пьяниц, ни драк, ни скандалов, ни лишнего шума — всяк знает свое место и занимается своим делом.
— Я старался, государь!
Алексей от души хвалил боярина, видя, как его лицо становится все более спокойным и довольным. А после обеда — короткого, без лишних этикетов, перешел к делу:
— Со мной тридцать тысяч человек. Двадцать моих, десять поляков.
— Я могу тысяч пятнадцать отпустить, — согласился Ромодановский.
— У меня пять тысяч с лихвой, — кивнул Степан.
И его, и Фрола, и Ивана Сирко, равно как и Косагова с Хитрово, Ордина-Нащокина-младшего — свой же человек, считай, родственник, дядя — и Ивана Морозова Алексей пожелал видеть за столом. А когда Ромодановский как-то неубедительно запротестовал, махнул рукой:
— Мы сейчас в походе, вот и считайте, что у походного костра. Там раскланиваться некогда…
Ромодановский едва не фыркнул в ответ. Да уж, видел бы ты, сынок, с каким обозом твой отец в поход ходил! Да как вокруг него стольники-постельничие плясали, как повара павлинов готовили в соусе из соловьиных язычков!
А Алексей и правда не видел. Его-то походным премудростям казаки обучали, а у них просто — что на лошади увез, тем и пользуйся. А не увез — оно тебе и не надобно.
Так что обед быстро перешел в совещание. Степан и Фрол ждали команды, Сирко поглядывал хитрым глазом, пытаясь составить свое мнение о молодом царевиче, Алексей размышлял:
— Сколько народу мы сможем перевезти?
— Тысяч двадцать, не более.
— Та-ак…
На столе развернулась карта, и мужчины пристально вгляделись в нее.
— Азов. Наши ворота. — Алексей смотрел серьезно. — Я не обсуждал это ни с кем по пути сюда. И мой отец тоже не писал, потому что надо решать на месте. Это либо авантюра, либо…
— Государь?
Фрол не выдержал, видя, что царевич колеблется, за что тут же и получил тычок в бок от Ивана Сирко. Молчи, дурак, царевич глаголет…