На этот раз пушки лупили с обеих сторон, но у осаждаемых было преимущество. Они знали — как, куда, они били почти вслепую, из-под прикрытия толстых зубчатых стен, им даже не надо было высовываться. Они знали — куда.
Татарам же требовалось пристреляться, а при точности их пушек ущерба они много не наносили. Так, в паре мест.
Но до стен таки добрались — за что тут же и поплатились.
Ой, не просто так ходили всю зиму ладьи, не просто так не останавливались кузницы. Не просто так тратились бешеные деньги…
Мало завоевать — ты еще удержи!
Наверное, хан весьма удивился, когда его воины, то один, то другой, принялись падать на колени, воя от боли. А объяснялось все очень просто.
Деревянные «ежи» с ходу и не увидишь. А вот ежели они заострены, ежели у них металлические наконечники — в ногу вопьются очень даже запросто. Пробьют сапог и нанесут рану.
Не опасную?
Была б она не опасной! Но там же грязи будет! Считай — ногу человек потерял! Горячка, заражение крови, муки, боль… именно то, что пугает всех воинов больше смерти.
Конечно, штурм захлебнулся второй раз. Попробуй подберись к стене не опрометью, а внимательно глядя под ноги, тщательно прикидывая, куда бы наступить, да если еще со стены цинично кидаются камнями и стреляют из пушек Картечью.
Хан отдал бы и еще приказ, но, судя по всему, турки не собирались ему повиноваться. А татары…
Конница?
Почти без доспехов?
И штурмовать крепостные стены?
Дураком Селим-Гирей не был никогда. Он отдал приказ остановить наступление и принялся подсчитывать потери. Ромодановский тоже подсчитывал их со стены и усмехался.
Более тысячи человек убитыми и ранеными. То есть убитыми не более сотни, но остальные-то! Дай бог, половина от ран оправится, а в строю и того не останется. Да и боевой дух упал ниже низкого.
Теперь они попробуют штурмовать иначе — копать рвы, подводить мины… так ведь и для этого способы есть!
Что ж мы, гостя не приветим?
Так отпотчуем, что на своих не уйдет!
Слова с делами у Ромодановского не расходились никогда. И в этом случае тоже.
Откуда берется вода для питья? В основном из Дона, но из него так просто не попьешь, надо вином либо уксусом разводить.
А еще?
А из колодцев…
Заботливо оставленных по принципу — пейте, не подавитесь! Еще когда их перетравили!
Так что уже к утру Ромодановский наблюдал со стены первый результат — дикое количество мающихся болями в желудке лошадей и татар. И думал, что концентрация отравы таки слабовата…
Самое время ночью будет для вылазки.
— Присядь, старец, побеседуй со мной.
Симеон поклонился государю, послушно присел на стульчик из дорогого рыбьего зуба.
— Поздорову ли, государь?
— Да возраст уж… — Алексей Михайлович чуть смущенно улыбнулся. — Любавушка все ругается, чтобы я берег себя, а как тут обережешься? Когда сынок невесть где?
— Хороший у тебя сын, государь.
Алексей Михайлович чуть усмехнулся:
— Жаль, что вы с ним не ладите.
— Не моя вина то, государь. Просто молод еще царевич.
— Ну, на то и будем надеяться.
— Государь, разумно ли турок тревожить? Самим льву в пасть лезть?
Алексей Михайлович пожал плечами под узорным кафтаном — чай, не тронный зал, можно и снять ризы с бармами.
— Не мы к ним, так они к нам. А ведь и то верно, что лучше нам войну начать, чем их готовности ждать. Пусть на чужой земле пожары горят, не на православной.
— Прав ты, государь. Только боязно мне.
— А ты молись поболее, авось и сладится дело.
Симеон соглашался, говорил что-то умное и серьезное — и смотрел во все глаза на царя.
Вот он — владыка земли Русской. Царь, правитель, и власть его здесь чуть ниже Божьей. И — все. Он ведь и не знает, что его жизнь — в руках Симеона.
А вот Симеон знает.
Одно движение — и ниточка перетрется окончательно. Сам же он ее и оборвет.
Это — власть.
Это — наслаждение, которого еще поискать. Воля твоя в человеческой судьбе. Вот государь — и что?
Кто ты, червь, пред властью ордена иезуитов?
Пусть наша власть тайная, но от этого еще более страшная и неумолимая.
Ничтожество…
Хотя ты еще и царь — и ты пока не знаешь о своей судьбе.
Михайла Юрьевич Долгоруков чуть сдвинул камень в перстне. Еще одна частичка отравы заняла свое место.
Крохотная. Совсем незаметная…
Кому легче отравить человека, как не доверенному стольнику? Подносишь вино — и пара белых крупинок падает в кувшин. Где без следа и растворяется.