Птичий свист пробудился,
Звериное поднялось смятение.
Весь отрывок я предлагаю читать:
Тогда въступи Игорь Князь въ злать стремень
и поеха по чистому полю.
Солнце ему тъмою путь заступаше.
Нощь стонущи ему грозою.
Птичь убуди свистъ.
Зверин въста зби.
Дивъ кличетъ връху древа…
П р и м е ч а н и я
1. Слово о полку Игореве, под редакцией и в переводе графа А. И. Мусина–Пушкина, М., 1800.
2. Слово о полку Игореве, под редакцией В. И. Стеллецкого. М., 1987, стр. 130.
3. Срезневский И. Материалы к словарю древнерусского языка. Т. 1, 1009.
Изяслав на кровати
Не всегда в появлении темных мест виновен П–161. Возникают они и от неверного членения строки. По признанию Мусина–Пушкина разобрать рукопись «было весьма трудно, потому что не было ни правописания, ни строчных знаков, ни раздробления слов, в числе коих множество находилось неизвестных и вышедших из употребления»2.
Все это затрудняло чтение рукописи. Мусин–Пушкин опасался допустить ошибки, подобные той, какую сделал Щербатов при разборе грамоты новгородцев князю Ярославу («по что отъял еси поле заячь и Милоацы?», вместо «по что отъял еси поле заячьими ловцы?»)
Однако вопреки собственному предостережению, Мусин–Пушкин допустил при расчленении сплошных строк на слова ошибки, не уступающие щербатовскои: «Кь мети» вместо «къмети», «въ стазби» — «въста зби», «мужа имеся» — «мужаимься» и т.д.
Непонятые редактором слова часто писались с большой буквы и превращались в собственные имена. Так у Мусина–Пушкина получалось «Кощей» — мнимое имя половца, «Урим» — имя воеводы или соратника Игоря.
Рассмотрим случай, когда, неправильная разбивка привела к рождению ложной метафоры. Исследователи, пытаясь поправить Мусина–Пушкина, тратили много энергии и приходили к результатам ещё более курьезным. Литературное бесчувствие ученых читателей порождает порой в «Слове» чудовищные в своей искусственности образы, не свойственные и «Слову» и литературе в целом.
«Единъ же Изяславъ сынъ Васильковъ позвони своими острым мечи о шеломы Литовслiя; притрепа славу деду своему Всеславу, а самъ подъ чрълеными щиты на кроваве траве притрепанъ Литовскыми мечи. И схотию на кровать и рекъ: «Дружину твою, Княже, птиць крилы приоде, а звери кровь полизаша».
Подчеркнутое место Мусин–Пушкин перевел так:
«На семь то одре лежа произнесъ онъ». Поправок было множество. Наиболее интересные исправления следующие: 1) «И схоти юнак рова тьи рекъ». Перевод этого сербо–русского предложения предлагается такой: «И схотел юноша ямы (могилы) тот сказал». Но в словаре автора есть уже термин «уноша» — юноша, и «юнак» не проходит, но, несмотря на это, продолжали: 2) «и схыти юнак рова…» — т.е. похитила юношу могила; 3) «и схопи» — т.е. схапала; 4) «и с хотию на кроватъ и рекъ» — «и с любимцем на кровь, а тот сказал»; 5) «и с хотию на кровать и рекъ» — «и с любимцем на кровать и сказал».
В. И. Стеллецкого шокирует эта картина, и он предложил перевести — «и с милою на кровать»…
Если бы мне пришлось иллюстрировать «Слово», я воплотил бы в красках все сочиненные толкователями образы. И этот эпизод просится под кисть.
Степь, политая кровью трава; разбросаны тела литовцев с помятыми шлемами. Среди поля широкого стоит деревянная кровать с никелированными шишечками. На ней лежит возбужденный Изяслав с любимым человеком (признаки пола коего прикрыты фиговым щитом). А вокруг кровати — трупы, а на них — вороны…
Предложенные варианты разбивок отличаются грамматической и литературной недостаточностью.
Прежде всего грамматической.
1) В разбивке Мусина–Пушкина утрачено, по крайней мере, два сказуемых. Они «подразумеваются».
Этот недостаток не устраняется и следующими «членителями».
2) Начинательный союз «и» в памятнике всегда употребляется перед глаголом. Н. М. Дылевский отметил этот пример как особый: «встречен только один случай с начинательным «и» не перед глаголом — «и с хотию на кровать»3.
Опять исключительная грамматическая ситуация, как в истории с единичным применением «а» в финальной строке. Я рассматриваю весь кусок Изяслава как эпический монолит.
Моя разбивка:
| …Единъ же | Изяславъ сынъ Васильковъ |
| позвони | своими острыми меча о шеломы Литовскiя; |
| притрепа | славу деду своему Всеславу, |
| а самъ подъ чръленымя шиты | |
| на кроваве траве, притрепанъ | |
| литовскыми мечи | |
| исхоти | юна кров. |
| А тьи рекъ: Друживу твою, кпяже, | |
| птиць крилы приоде, а звери кровь | |
| полизаша. | |
| Не бысь ту брата Брячаслава, ни | |
| другаго — Всеволода. Единъ же | |
| изрони | жемчюжну душу из храбра тела. |
| чересъ злато oжepeлie. | |
| (Один же Изяслав сын Васильков | |
| позвонил своими острыми мечами о | |
| шлемы литовские, | |
| «притрепал» славу деду своему Всеславу, | |
| а сам под красными щитами | |
| на кровавой траве «притрепанный» | |
| литовскими мечами | |
| исходил юной кровью. | |
| А тот сказал: Дружину твою, | |
| князь, птиц крылья приодели, | |
| а звери кровь полизали. | |
| Не было тут брата Брячеслава, | |
| ни другого — Всеволода. Один ты | |
| изронил жемчужную душу из храброго | |
| тела через златое ожерелье…) |