– На месяц! – машинально повторила она.
– Да, на месяц, – улыбнулся Деруледе. – Правительство, видите ли, опасается, что ни один из заведующих тюрьмой не устоит против чар бедной Марии Антуанетты, если долго будет находиться вблизи нее. Поэтому они меняются каждый месяц. Я пробуду там весь вандемьер. Надеюсь вернуться оттуда раньше осеннего равноденствия, но… кто знает?
– В таком случае, гражданин Деруледе, сегодня мне придется пожелать вам счастливого пути надолго.
– Вдали от вас месяц покажется мне целым столетием, – серьезно сказал он, – но…
Он остановился, пытливо вглядываясь в молодую девушку, в которой не узнавал веселой Джульетты, внесшей столько света в его мрачный старый дом.
– Но я не смею надеяться, что та же причина заставляет и вас назвать нашу разлуку долгой, – тихо закончил он.
– Вы не поняли меня, гражданин Деруледе, – поспешно сказала Джульетта, – вы все были так добры ко мне… но мы с Петронеллой не можем злоупотреблять вашим гостеприимством. У нас в Англии есть друзья…
– Я знаю, – спокойно перебил он, – с моей стороны было бы чересчур самонадеянно ожидать, что вы останетесь здесь хотя бы часом дольше необходимого. Но боюсь, что с сегодняшнего вечера мой дом не будет служить вам надежной защитой. Разрешите мне устроить все для вашей безопасности, как я делаю это для моей матери и Анны Ми. У берегов Нормандии стоит готовая к отплытию яхта моего друга Перси Блейкни. Паспорта готовы, и сэр Перси или один из его друзей доставит вас на яхту невредимыми. Он обещал мне это, а ему я верю, как самому себе. С вами поедут моя мать и Анна Ми. Потом…
– Стойте! – взволнованно перебила виконтесса. – Простите меня, но я не могу допустить, чтобы вы что-нибудь решали за меня. Мы с Петронеллой должны устраиваться сами, как умеем. Вы же должны заботиться о тех, кто имеет на это право, тогда как я…
– Нет, мадемуазель. Здесь не может быть и речи о праве.
– А вы не должны думать… – со всевозрастающим волнением начала Джульетта, быстро выдергивая свою руку из рук Деруледе.
– Простите, но вы ошибаетесь, – серьезно сказал он. – Я имею полное право думать о вас и за вас, неотъемлемое право, которое мне дает моя великая любовь к вам.
– Гражданин депутат?
– Джульетта, я знаю, что я – самонадеянный безумец. Я знаю о гордости вашей касты, о вашем презрении к приверженцу грязной черни. Разве я сказал, что надеюсь на взаимность с вашей стороны? Об этом я и не мечтаю! Я только знаю, Джульетта, что для меня вы – ангел, светлое, недосягаемое и, может быть, непонятное существо. Сознавая свое безумие, я горжусь им, дорогая, и не хотел бы дать вам исчезнуть из моей жизни, не высказав вам того, что превращало для меня в рай каждый час, каждую минуту этих последних недель, – не высказав вам своей любви, Джульетта!
В его выразительном голосе слышались те же мягкие, умоляющие звуки, как тогда, когда он защищал несчастную Шарлотту Корде. Теперь он защищал не себя, не свое счастье, а только свою любовь, и молил об одном – чтобы Джульетта, зная о его чувствах к ней, позволила ему до конца служить ей.
Деруледе тихо взял ее руку, которую она уже не отнимала, и покрыл ее горячими поцелуями.
– Не уходите сейчас, Джульетта! – умолял он, чувствуя, что она старается вырваться. – Подумайте, я, может быть, никогда больше не увижу вас! Помянете ли вы когда-нибудь добром того, кто так страстно, так безумно любит вас?
Виконтессе хотелось заглушить биение сердца, страстно рвавшегося к этому человеку, с благоговением склонившему перед ней свою голову. Каждое его слово находило отклик в ее сердце. Теперь она сознавала, что больше жизни любит человека, которого старалась ненавидеть и которого так жестоко предала. Она пыталась вызвать в памяти образы убитого брата и старика отца. Ей хотелось снова увидеть во всем случившемся перст Бога-Мстителя, указывающий ей путь к исполнению данной клятвы, и она призывала Его, чтобы Он поддержал ее в эту минуту тяжелого душевного страдания.
И она, наконец, услышала Его. С далеких не ведающих жалости небес до ее слуха донесся ясный, неумолимый, потрясший ее голос: «Мне отмщение, и Аз воздам».
ГЛАВА IX
ДАМОКЛОВ МЕЧ
– Именем республики! – послышался возглас. Когда испуганная Анна Ми отворила входную дверь, перед ней оказалось пять человек. Четверо были в мундирах национальной гвардии, пятый был опоясан трехцветным с золотой бахромой шарфом, что указывало на принадлежность к членам Национального конвента. Анна Ми тотчас поняла грозившую дому опасность. Кто-нибудь донес на Деруледе в Комитет общественной безопасности, и визит страшных гостей означал обыск в доме.