— Истинно, чудо! — прошептал Кацибей, провожая глазами своих спасителей…[25]
— Молодец, вовремя ковыль подпалил! — Юрко похлопал Ивашку по плечу, когда дозор остался далеко за спиной, а кони перешли на шаг, — без огня плохо — не видать, где свои, где чужие.
— Ты меня в сечу не взял, — обиженно ответил писарь, — целую седмицу, пока добирались, учил каждый Божий день и с копьем, и с мечом, а как до дела, так один…
— Не кручинься, Иван, — заглянул в глаза спутнику Георгий, — ещё навоюешься. И учился ты не целую седмицу, а всего 7 дней. Крохи… Не держи на меня зла. Беречь я тебя обещался. Кто исполнит наказ игумена, ежели тебя побьют али потопчут? Вот отдашь весточку князю и делай, что хочешь. А пока ты у меня под присмотром… Но ковыль ты запалил знатно! Как полыхнуло, ажно испугался! Пойдём шибче.
Великому князю московскому Дмитрию Ивановичу в сентябре 1380 года было 30 лет. Всего тридцать, вместивших в себя целую вереницу сражений, интриг, тяжелейших политических кризисов, когда его жизнь, семья и всё государство Российское висело на волоске и стояло в шаге от уничтожения.
Донской обладал удивительным и чрезвычайно редким качеством для правителя. Из всех передряг он выходил, становясь сильнее. После разорительного набега литвинов он начал возведение белокаменного Московского Кремля — неприступной крепости на северо-востоке Русской земли. Теперь московскому князю можно было вести вооруженную борьбу против своих недругов с большей решительностью, имея возможность в случае опасности укрыться за крепкими каменными стенами. Более того, Московский Кремль становился символом могущества столицы Дмитрия Ивановича и его потомков.
Военную кампанию 1380 года князь воспринимал, как удачный момент для попытки завоевания полной государственной независимости. В Орде началась смута. Имперская религия, основанная на поклонении природе, объединившая разные народы в составе Золотой Орды, была порушена ханом Берке 13 лет назад. Новая — мусульманская — вызвала раздоры в стане врагов. Темник Мамай поднял меч на законного хана. Шаткость положения Тохтамыша стала настолько серьезной, что он совершил стратегическую ошибку — призвал русских князей забыть распри и единым войском идти на войну с взбунтовавшимся раскольником.
У Дмитрия Ивановича появилась возможность объединить Русь, легально собрав большую силу для войны с Мамаем с прицелом на полное избавление от ненавистного ига. Через 140 лет после нашествия Батыя, через два года после яркой победы в битве на Воже блеснул первый лучик свободы. Пока всё складывалось удачно. Войско Мамая под командованием Бегича громили те же русские витязи под началом тех же полководцев, что пришли с Дмитрием к Дону. И хоть по разным причинам в походе не участвовали смоленские, нижегородские, новгородские, рязанские, тверские полки, невзирая на то, что среди исполчившихся ратей не оказалось суздальско-нижегородских князей, удавшееся объединение более тридцати городов и княжеств всё равно казалось невиданной доселе удачей.
Пока Дмитрий собирал и вооружал войска, ордынцы яростно резали друг друга. В июле 1380 года за Волгой близ Сарачина в тяжкой трехдневной битве Тохтамыш с трудом победил Мамая. Татарская воинская элита взаимно истребляла себя, что прибавило уверенности московскому князю. После поражения за Волгой остатки мамаевского войска разделились на две части. Меньшую, четырнадцатитысячную, Богун увёл в Тамбовские земли через Самарский перевоз. Его преследовал «гончий пёс» Тохтамыша — Эдигей. С большей частью армии Мамай вдоль берега Дона поднялся к устью Мечи на Красный холм.
«И прекоша серые волки от уст Дону и Непра и ставши, воют на реке, на Мечи, хотят наступати на Русскую землю»[26]
Весь август 1380 года, в канун генерального сражения на огромном пространстве между Доном и Волгой передвигалось сразу шесть армий, то сближаясь на расстояние дневного перехода, то разрывая дистанцию, подыскивая наиболее удачный момент для стремительного и безжалостного удара.
Войско Мамая рвалось на соединение со свежими литовскими и рязанскими ратями. Следом за ним шёл Бахта-Мохаммед, которого Тохтамыш назначил командующим всеми своими войсками. Бахта не решился до подхода русских атаковать Мамая, имевшего двойное численное превосходство.
Соратник Мамая Богун, за которым по пятам следовал Эдигей, отчаянно маневрировал восточнее Дона.
Западнее этого ратного водоворота топтались литвины и рязанцы, коих за исподнее держали чернецкие полки, не давая бить в спину Дмитрию.
25