Под предлогом головной боли Джульетта не выходила из своей комнаты. Вид милой, внимательной к ней Анны Ми терзал ее душу. Малейший шум в доме заставлял ее вздрагивать от мысли, что сейчас совершится то ужасное, чему она сама была причиной.
О Деруледе она старалась не думать. До сих пор ей не приходило на ум разобраться в своих чувствах к нему. Скорее, она его ненавидела; ведь это он вторгся в ее жизнь, лишив любимого брата и отравив последние дни жизни ее отца. А тяжелее всего было то, что благодаря ему она сделалась слепым орудием судьбы. Ей больше не хотелось связывать свой поступок с волею Божьей – это была судьба, безжалостная языческая судьба, с которой она не в силах бороться.
Молчание и одиночество становились невыносимыми. Джульетта позвала Петронеллу и приказала ей укладываться, объяснив удивленной старушке, что они сегодня же должны отправиться в Англию. Надо было добыть денег и два паспорта, и Джульетта, накинув мантилью и капюшон, поспешила к Блейкни, единственному человеку, который мог помочь ей в этом нелегком деле.
В доме было тихо. Только из кухни доносился грустный голосок Анны Ми, напевавшей:
Джульетта приостановилась. Ей стало нестерпимо жаль эту бедную, одинокую девушку. Что будет с ней без крова, без друзей? Совесть заговорила в ее душе. С сегодняшнего утра она лишилась душевного покоя, а впереди – одиночество с вечным сознанием совершенного греха, искупить который не хватит целой жизни.
– Джульетта! – прозвучало за ее спиной. Виконтесса быстро поднялась с колен, вытерла глаза и устыдилась своей слабости. Это – Поль… он не должен знать, что она страдает.
– Вы уходите? – спросил Деруледе.
– Да, у меня есть небольшое дело.
– Не могу ли я попросить вас зайти на минутку в мой кабинет, если ваше дело не очень срочное?
– Оно очень срочное, гражданин Деруледе, однако после своего возвращения я, может быть…
– Но я сейчас должен оставить этот дом, мадемуазель, и мне хотелось бы проститься с вами.
Деруледе посторонился, давая ей пройти. В его голосе не было ни малейшего упрека, и это успокоило Джульетту. Она вошла в комнату Деруледе, выдававшую в хозяине энергичного, делового человека. На полу стоял чемодан, уже совершенно завязанный. На нем лежал кожаный портфель для писем и бумаг с маленьким стальным замком. Этот предмет приковал внимание Джульетты. Очевидно, в нем-то и находились документы, о которых Деруледе говорил накануне с Блейкни и которые упоминались в ее доносе.
– Вы очень добры, мадемуазель, что согласились на мою, может быть, самонадеянную просьбу, – мягко сказал Деруледе, – но сегодня я покидаю этот дом, и у меня появилось эгоистическое желание услышать, как вы своим милым голосом пожелаете мне счастливого пути.
Большие, лихорадочно горевшие глаза Джульетты различали теперь в полумраке комнаты фигуру Деруледе, лицо и поза которого выражали безграничное уважение, почти благоговение. Какая жестокая ирония! Пожелать ему счастливого пути – на эшафот! Сделав над собой невероятное усилие, виконтесса слабым голосом проговорила:
– Вы уезжаете ненадолго, гражданин депутат?
– В наше время, мадемуазель, всякая разлука может оказаться вечной. Я уезжаю приблизительно на месяц для надзора за несчастными узниками в Консьержери.
– На месяц! – машинально повторила она.
– Да, на месяц, – улыбнулся Деруледе. – Правительство, видите ли, опасается, что ни один из заведующих тюрьмой не устоит против чар бедной Марии Антуанетты, если долго будет находиться вблизи нее. Поэтому они меняются каждый месяц. Я пробуду там весь вандемьер. Надеюсь вернуться оттуда раньше осеннего равноденствия, но… кто знает?
– В таком случае, гражданин Деруледе, сегодня мне придется пожелать вам счастливого пути надолго.
– Вдали от вас месяц покажется мне целым столетием, – серьезно сказал он, – но…
Он остановился, пытливо вглядываясь в молодую девушку, в которой не узнавал веселой Джульетты, внесшей столько света в его мрачный старый дом.
– Но я не смею надеяться, что та же причина заставляет и вас назвать нашу разлуку долгой, – тихо закончил он.
– Вы не поняли меня, гражданин Деруледе, – поспешно сказала Джульетта, – вы все были так добры ко мне… но мы с Петронеллой не можем злоупотреблять вашим гостеприимством. У нас в Англии есть друзья…
– Я знаю, – спокойно перебил он, – с моей стороны было бы чересчур самонадеянно ожидать, что вы останетесь здесь хотя бы часом дольше необходимого. Но боюсь, что с сегодняшнего вечера мой дом не будет служить вам надежной защитой. Разрешите мне устроить все для вашей безопасности, как я делаю это для моей матери и Анны Ми. У берегов Нормандии стоит готовая к отплытию яхта моего друга Перси Блейкни. Паспорта готовы, и сэр Перси или один из его друзей доставит вас на яхту невредимыми. Он обещал мне это, а ему я верю, как самому себе. С вами поедут моя мать и Анна Ми. Потом…
– Стойте! – взволнованно перебила виконтесса. – Простите меня, но я не могу допустить, чтобы вы что-нибудь решали за меня. Мы с Петронеллой должны устраиваться сами, как умеем. Вы же должны заботиться о тех, кто имеет на это право, тогда как я…
– Нет, мадемуазель. Здесь не может быть и речи о праве.
– А вы не должны думать… – со всевозрастающим волнением начала Джульетта, быстро выдергивая свою руку из рук Деруледе.
– Простите, но вы ошибаетесь, – серьезно сказал он. – Я имею полное право думать о вас и за вас, неотъемлемое право, которое мне дает моя великая любовь к вам.
– Гражданин депутат?
– Джульетта, я знаю, что я – самонадеянный безумец. Я знаю о гордости вашей касты, о вашем презрении к приверженцу грязной черни. Разве я сказал, что надеюсь на взаимность с вашей стороны? Об этом я и не мечтаю! Я только знаю, Джульетта, что для меня вы – ангел, светлое, недосягаемое и, может быть, непонятное существо. Сознавая свое безумие, я горжусь им, дорогая, и не хотел бы дать вам исчезнуть из моей жизни, не высказав вам того, что превращало для меня в рай каждый час, каждую минуту этих последних недель, – не высказав вам своей любви, Джульетта!
В его выразительном голосе слышались те же мягкие, умоляющие звуки, как тогда, когда он защищал несчастную Шарлотту Корде. Теперь он защищал не себя, не свое счастье, а только свою любовь, и молил об одном – чтобы Джульетта, зная о его чувствах к ней, позволила ему до конца служить ей.
Деруледе тихо взял ее руку, которую она уже не отнимала, и покрыл ее горячими поцелуями.
– Не уходите сейчас, Джульетта! – умолял он, чувствуя, что она старается вырваться. – Подумайте, я, может быть, никогда больше не увижу вас! Помянете ли вы когда-нибудь добром того, кто так страстно, так безумно любит вас?
Виконтессе хотелось заглушить биение сердца, страстно рвавшегося к этому человеку, с благоговением склонившему перед ней свою голову. Каждое его слово находило отклик в ее сердце. Теперь она сознавала, что больше жизни любит человека, которого старалась ненавидеть и которого так жестоко предала. Она пыталась вызвать в памяти образы убитого брата и старика отца. Ей хотелось снова увидеть во всем случившемся перст Бога-Мстителя, указывающий ей путь к исполнению данной клятвы, и она призывала Его, чтобы Он поддержал ее в эту минуту тяжелого душевного страдания.
И она, наконец, услышала Его. С далеких не ведающих жалости небес до ее слуха донесся ясный, неумолимый, потрясший ее голос: «Мне отмщение, и Аз воздам».
11
– Бедный листик увядший,
От ветки отпавший.
Ты куда?
– Я туда, куда всё
Легкий ветер несет —
И роз лепестки и лавры… (Пер. с фр. В. Холодного)