Я не понимаю, учитель, чего добивается Аз-Зейни: до сих пор он не пошевелил пальцем, чтобы остановить Бурхана ад-Дина! Неужели мне придется раскаиваться в том, что я однажды бежал впереди него в его процессии?
Мне больно видеть несправедливость. Почему избивают крестьян? Почему большой ученый из Аль-Азхара не признает свою мать, которая приехала из деревни навестить его? Почему? Только потому, что она крестьянка? Как я могу поверить, мой учитель, что люди сотворены равными, когда все, что было, есть и будет, говорит об обратном? Если бы все люди стремились стать совершеннее, мы искоренили бы всякую несправедливость и пороки не только в землях египетских, но и на всем белом свете! Но жизнь наша пройдет даром, ибо это нам не под силу…
Представь себе, учитель, мне страшно, меня охватывает ужас, когда я вижу Омру бен Одви! «Что он записывает обо мне?» — спрашиваю я себя. Какой мой промах позволит им в один прекрасный день бросить меня в аль-Мукашширу, в аль-Оркану или в аль-Джуббу? Что они сделают со мной? Не дадут дальше учиться в Аль-Азхаре, лишат пособия и средств к существованию? Закроют доступ к должностям? Пусть! Если мне удастся отвести несправедливость хоть от одного человека, пусть делают, что хотят! Но временами я чувствую, что меня пугают лишения, тюрьма и пытки. Я вздрагиваю при одном упоминании имени Закарии. Представь себе, учитель, я, которому больно видеть детей моего селения, их облепленные мухами глаза, благословляю аллаха за то, что он не сотворил меня крестьянином, страдающим от жестокой жизни и притеснений надсмотрщика.
Учитель, прости, что я исповедуюсь тебе во всем, что меня гнетет и гложет! Но что же делать, коли время набрасывает на тебя узду, запечатывает твои уста, заставляет забыть, что такое откровенность?
День молча угасает. Вначале краски его обманчивы. На исходе дня они темнеют и сгущаются, пока вселенная не утонет во мраке, в котором замирают голоса рабов божьих.
Саид боится наступления ночи и никогда не встречает ее в галерее. На улице он наблюдает последний луч. Саид обводит взглядом внутренний дворик. Крепок ствол старой пальмы, которая возвышается посреди двора. Шейх не замечает, что Саид умолк. Саид показывает на кучу земли, прикидывая размер бугра.
— Я не видел его раньше, — говорит он.
Молчание нарушено.
— Время от времени мне нужно побыть одному, поэтому я выкопал эту келью. Я заключаю в нее свою плоть, когда смущается мой дух и время делает его бессильным.
Это узкое отверстие ведет в место уединения. Шейх сам, один, вырвал его себе у земли. Душа устремляется туда, где можно постичь изначальные истины, постучаться в двери бытия, открыть его тайны и загадки. Сердце там прозревает и видит.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Обращаемся ко всем мусульманам на земле.
Мы раскроем вам то, чего ждут все давно, дабы стало уроком оно для того, кто способен уроки извлечь из того, что прошло и что есть.
А подробности дела таковы:
Год назад господин наш султан изволил приказать человека по имени Али бен Аби-ль-Джуд со всех постов снять и главному хранителю мер и весов передать для подробного дознания. Долго испытывал он наше терпение, ибо мы против пыток и их применения. В этом причина прошествия долгого времени между передачей нам Аби-ль-Джуда и раскрытием его преступления.
Найдено у него столько добра, что в это поверить нельзя. Все это добыто кровью мусульман! Ниже следует опись того, что попало в руки к нам:
Его ежедневный доход от владений, земель, поручительств и покровительств составил полную тысячу динаров. После него осталось сто пятьдесят тысяч динаров золотом и один гранат весом в полтора ратля, шесть шкатулок с драгоценностями, среди которых бриллиантов и тигрового глаза — сто штук, золота — один кантар[48]; серебряной утвари — около шести кантаров; сто кафтанов на беличьем меху, четыреста кафтанов без меха, двадцать седел с золотыми украшениями. У него найдено также пятьдесят лошадей, сто мулов и сто верблюдов; множество скота, рабынь и мамлюков. У него в отхожем месте было подобие фонтана. Его вскрыли — и онемели: там груды золота блестели. У него нашли сто тысяч ардеббов[49] пшеницы, бобов, ячменя, а на Ниле у него семьдесят два корабля.