Омру взял свои пожитки и побежал по улицам, полным скорби и печали, словно кровь, пролитая в Марадж Дабеке, оросила всю землю Каира. В сердце каждого, в каждом доме поселилась безутешная скорбь. Его же рана — навылет. Он поносил Хамзу, проклинал семинаристов, беззвучно клял соглядатаев. Кто знает, может быть, они просто сами догадались, кто он? А возможно, начальник соглядатаев Каира сам пустил слух о том, кто есть Омру, и следил, как его разоблачат? Однажды Омру слышал, как шейх Хамза поносил главного соглядатая султаната, но пренебрег своим долгом и не донес на него. Какая непростительная ошибка! Хотелось бы ему сейчас, чтобы Хамза узнал об этом — наверняка бы задрожал от страха. Омру замер на месте, услышав странный сдавленный крик, который донесся из чрева квартала аль-Атуф. Может, убивают человека? Опасно идти туда в одиночку. Вон как их много было в Марадж Дабеке, и все полегли. Если бы его увидели в такой час, подумали бы, что он ходит и разнюхивает, как и что, чтобы сообщить османам. Если только побьют камнями, можно считать, что он отделался легким испугом. Не спасет его и сам Закария.
Может быть, начальник соглядатаев Каира замыслил совсем избавиться от него? Сейчас схватят его несколько соглядатаев с криком: «Лазутчик османов!» Значит, надо спешить. Все проходит, и кажется, будто он никогда не посещал дом Сунийи бинт аль-Хуббейзы, не спал с Латыфой аль-Хильвой, не слушал Хейфу аль-Лязизу, не изучал науку, не заучивал наизусть хадисы. Почему он не остался в деревне с матерью?! Был бы крестьянином, имел бы жену и детей…
Большая дверь открывается с громким скрипом. Тяжелый засов двигается с трудом. Тот же проход, по которому он ходил не раз, Омру вздрогнул: вернется ли он по нему этой ночью назад? Неизвестно, что ждет его.
Войдя в комнату, он увидел перед собой заместителя начальника соглядатаев Каира.
— Садись.
Омру сел, не облокачиваясь на спинку сиденья. Осунувшийся, с побледневшим лицом. Таким его видит сейчас этот человек.