Именно на этом месте Саид тысячи раз мысленно видел Самах. Воспоминание о ней обручем сжимает сердце. Самах… Как он любил ее и как страдал! Казалось, крикни он ее имя — и звезды спустятся с небес. Его ошибка в том, что он считал ее недоступной. Пустыней стало милое лицо, невозделанной осталась земля, мор сгубил надежды. Когда-то он был готов пересечь океаны, пройти через пустыни, подняться на гору Каф, отправиться на острова Вак-Вак, есть железо и глотать огонь, только бы она была с ним. Сейчас ему странно, что он любил ее когда-то. Ему неизвестно, где она, в Каире или уехала в провинцию вместе с теми, кто покинул пород в эти дни. У нее наверняка есть ребенок, который называет ее мужа папой, а ее — мамой. Черты ее лица, конечно, изменились. Руки огрубели. Он будто вспоминает чужого ему человека, который живет за морями, но которого он когда-то знал. Но что-то смутное в глубине души, как темное пятно амбры, не исчезает. Почему-то Саид вдруг вспомнил человека, которого несколько лет назад знал весь Каир. Дожив до почтенного возраста, он не прикоснулся ни к одной женщине. Потом на деньги, которые он скопил, потратив на это годы жизни, он купил хорошенькую молоденькую рабыню. Но через несколько дней она бросилась к Аз-Зейни и стала умолять его избавить ее от этого человека. Аз-Зейни освободил ее. У того же человека помутился рассудок, и он стал бродить по улицам в растерянности и горе. Безумие овладело им… Самах была кинжалом, пронзившим сердце Саида, сколько слез он пролил из-за нее. А теперь он говорит: «Слава аллаху, что я не женился на ней!» С равнодушием постороннего человека он думает сейчас об истории своей любви. Саид приблизил кружку с хульбой к губам. Вкус у нее какой-то не такой. Неужели он забыл ее вкус? Попроси он хульбы у них, они бы ему не отказали.
— Аллах милостивый, защити нас и отврати от дурного!
Хамза сделал движение к Саиду. Но скрытое страдание на лице Саида, так и не исчезнувшая отчужденность во взоре, черные круги под глазами, как у человека, только что поднявшегося после тяжелого сна или снедаемого глубоким горем, — все это сказало Хамзе ас-Сагыру, что между ними выросла невидимая стена.
— Мы рады, что ты пришел, шейх Саид!
Кругом царит возбуждение. Саид идет по скрытому колоннами двору мечети, стараясь держаться в стороне от кружков спорящих. В диспутах он участвует только на занятиях. Но даже и тогда держится особняком, чтобы не дать повода для подозрений, будто он пытается оказать влияние на других. Глаза у всех блестят. Студенты десятками отправляются в предместья Каира, где таскают мешки с землей, роют позиции для пушек, которые султан Туманбай льет с большим усердием. До Саида долетают обрывки разговоров.
— Если бы Туманбай выступил и встретил османов в ас-Салихие, то застал бы их врасплох, уставшими и голодными. Теперь, передохнув, они устремились к ар-Рабадании.
— Я думаю, что если Туманбай пойдет в обход через пустыню, то захватит их у Бальбиса… Ну а если окопается в ар-Рабадании и будет ждать их, тогда дело может скверно обернуться…
— Может быть, эмиры убедили его пойти таким путем без всякой задней мысли?
— А разве кто-нибудь из нас раньше сомневался в Хайр-беке?
— Да, друзья, тут что-то неладное!
Если бы обратились к Саиду, он бы отделался ничего не значащим кивком головы. С кроткой улыбкой он обрывает подобные разговоры. Он знает, что его однокашники относятся к нему с сочувствием, догадываясь о том, что с ним произошло. Ему-не важно, что говорят. Он желает только, чтобы его оставили в покое. Что проку в словах, которые тут же тают в воздухе. Он ходит по длинному проходу, по старым мраморным плитам. Руки за спиной, туда и обратно, туда и обратно. Он стал испытывать неосознанный страх перед открытым пространством. Кажется, пойди он даже по прямой, ему изменит чувство равновесия и он упадет навзничь, трясущимися губами моля о спасении, которое никогда не придет, о помощи, на которую нет надежды. Тысячи глаз видят его, когда он появляется в разных местах. Но каждые два глаза — это человек. Если бы он мог знать, кто рядом! Ночью, когда шейх галереи собирается запереть дверь, Саид вскакивает со своего матраца. Он часто дышит и с трудом удерживает себя, чтобы не попросить шейха не закрывать дверь. Ему кажется, что она захлопнется навек. Перед тем как уснуть, Саид чувствует головокружение, подавленность. Его сон больше напоминает потерю сознания.
— В Гизе пятьдесят тысяч кочевников…
Семинаристы уходят и возвращаются. Среди них есть новички моложе его годами. Они появились здесь после того, как он «отправился в путешествие», как он называет это про себя. В горле у него ком, как твердый орех. Если бы не случилось того, что произошло два года назад. Всего два года, а кажется, словно прошло десять. Время не движется. Неужели оно остановилось?