Азагот сделал вдох в попытке уловить её эмоции, но всё, что ощутил – взрыв похоти, от которой, когда он поднялся на ноги, задрожали колени.
"Спокойно, приятель. Спокойно, чёрт возьми..."
То, как она сорвала свои щиты, было безумно, заставляло его ощущать то, что он давно – или же никогда – не чувствовал.
Азагот оглядел спальню, всё оборудование, что здесь держал, и внезапно не захотел, чтобы совершенная кожа Лиллианы чего-то здесь касалась. Всем этим он пользовался для цели, в которой больше не нуждался. Всё это нужно было выкинуть.
Хотя... скамью для порок можно и оставить.
Призвав весь контроль, Азагот принялся расстёгивать рубашку. Медленно. Наслаждаясь видом висящей на кресте Святого Андрея Лиллианы, тем, как всё быстрее и быстрее поднималась и опадала её грудь с каждой расстёгнутой им пуговицей.
– Хочешь узнать, что у меня под одёжкой? – спросил он.
Лиллиана облизнула губы, кивнула.
Азагот сделал глубокий вдох, ненавидя своё дрожащее дыхание. Он не хотел признаваться, но Лиллиане нужно было это услышать; и он хотел убедиться, что она никогда больше в нём не усомнится.
– Небеса присылали мне семьдесят две женщины в год.
– Да, – сквозь зубы процедила Лиллиана. – Я это знаю. На Небесах все это знают.
Наверное, ему не должна была понравиться нотка ревности в её голосе, но, чёрт, он же злодей.
Азагот отвернулся и посмотрел на висящую на стене картину Моне.
– Семьдесят две женщины, которые не хотели здесь быть. Как и ты. – Тишина вклинилась между ними, когда истина сказанного уплотнила воздух как протухшее мясо. – Хотя, всё не совсем так. Обычно две или три женщины жаждали со мной секса. Остальные же... – Азагот снова повернулся к Лиллиане и пренебрежительно махнул рукой. – Остальные закрывали глаза и молились. Да, на самом деле молились. Ты имеешь хоть какое-нибудь представление о том, насколько это неприятно?
– Не могу представить, – тихо ответила Лиллиана. – Но как всё это связано с этими... вещами?
– Я рассказывал уже, что не испытывал собственных эмоций, но обнаружил, что чем больше чувствовали они, тем больше чувствовал я. Помнишь, я рассказывал, что сделал татуировки, чтобы хоть что-нибудь почувствовать? – Когда Лиллиана кивнула, Азагот продолжил: – В любое другое время я мог чувствовать только тогда, когда находился в ангеле. Чем больше она старалась, тем было лучше нам обоим. – Азагот провёл пальцем по дереву рядом с закованным в кожаный наручник запястьем Лиллианы. – Всё это помогало мне играть, пока даже самые робкие женщины не начинали молить о моём члене.
Лиллиана зарычала.
– Мне не нужно это слушать.
О, да, как же ему нравилась эта нотка ревности.
– А мне не нужно видеть как Гатри-грёбаный-эль к тебе прикасается. – Это было несправедливо и Азагот это понимал, но то, что он испытал ревность было великолепно. Сейчас для него каждая эмоция была великолепной, просто потому что он мог вообще их испытывать. – Но с этим покончено. Со всем этим покончено, да?
– Да, – прошептала Лиллиана.
– Отлично. А теперь давай попробуем то, что более заслуживает твоё поведение. – Он высвободил её запястья.
– По-поведение?
Азагот улыбнулся, обхватил Лиллиану за плечи и развернул к скамье для порок. Наклонил Лиллиану над ней и закрепил запястья в наручники. Член упёрся в ширинку штанов и он расстегнул её, высвобождая возбуждённый орган из матерчатой тюрьмы.
– Готова? – спросил Азагот, обхватив член рукой и проведя по нему несколько раз.
Он бы умер ради этого момента, но ему хотелось, чтобы Лиллиана испытывала то же самое, как тогда – на пляже и в душе. Но Азагот инстинктивно понимал, что это своего рода очищение, способ изгнать прошлое их обоих. Он хотел близости. Хотел что-то значащего секса.
Это могло стать для них новым началом.
Поглаживая член, Азагот шлёпнул Лиллиану по торчащей попке. Девушка зашипела, но когда он погладил розовый отпечаток своей ладони на её коже цвета слоновой кости, она толкнулась ему навстречу.
– Да, – простонала она. – Пожалуйста.
– Тогда ещё раз, – пробормотал Мрачный Жнец, шлёпнув её сильнее.
В этот раз она тихо прошептала:
– О, да. Больше. Можем оставить эту скамью.
Азагот шлёпнул её ещё три раза с разной силой. Его член возбуждался до острой боли, когда с каждым ударом попка Лиллианы становилась краснее и горячее. Её возбуждение походило на распылённый в воздухе афродизиак, входило в его лёгкие и со скоростью пожара распространялось по всему телу.