– Стыдно лежать все время, – сказала ему Присцилла, – ты бы свой толстый зад вытащил из гамака и помог нам хоть раз. Вот вчера, когда борт красили…
Ах, вот откуда взялись эти неряшливые разводы на ржавчине – это они борт красили! Интересно, подумал я, сколько времени у них на это ушло. Судя по результату – немного.
– Прекрати вульгарное левачество, – заметил Адриан из гамака, – я терпеть не могу коллективный труд. Пока вы пачкали друг друга краской, я читал Катулла.
– Да не читал ты никакого Катулла! – взвизгнула левая активистка. – Ты спал. А когда мы ушли на палубу, слопал мою тушенку.
Я отметил про себя, что в разговоре с профессором Присцилла теряла свой надменный тон и ярилась – слишком уж неуязвимым выглядел оксфордский профессор, не поддавался пришпиливанию.
– Как это мелко, – сказал Адриан лениво. – Я видел, как вы с музыкантом ели из одной банки. И предположил, что все левые делятся своим имуществом.
– Но не с паразитами вроде тебя!
– То есть вы, марксисты-маоисты, делитесь едой избирательно? С теми, кто делает инсталляции из ржавых банок – да? А с голодными профессорами истории – нет? Тогда какая же в этом социальная справедливость? Это тот же расизм, просто классовый.
– Замолчи, демагог! Зачем с тобой делиться, если ты из богатой семьи! Сам ты сроду глотком воды не поделишься.
– Так я же не марксист, – резонно заметил грушевидный Адриан, – я либеральный мыслитель.
– Колонизатор!
– Прекратите орать, – это зашевелился на полу лысый актер. Он сел, почесал лысину. Первым делом, так уж он привык, актер обозрел свой иконостас, полюбовался на любимые кадры, вооружился сценическими воспоминаниями и принял значительный вид. – Театр снился. Вернусь – буду Отелло играть.
– Почему Отелло? – спросил я.
– Причина имеется, – сказал он значительно.
– А вы из какого театра? – робко спросила жена.
– Таганка, – сказал лысый актер. – Знаете такой театр?
– Москвичи мы, – обрадовалась жена. – Зачем вы Таганку-то бросили?
– Интриги там, – сказал лысый актер. – Любимов ушел, и меня – скажем так – попросили… Затравили, короче. Но я вернусь! Я своего Отелло сыграю!
– И Яго покараете? – спросила моя жена. Она была романтической особой.
– Придушу, – сказал лысый актер, – руки крепкие… – И он вытянул вперед свои огромные ладони.
– Матрос вы, наверное, отменный, – сказала жена, – с такой-то силищей.
– Русские работать не любят, – заметила левая Присцилла. – Русские командовать любят, хоть над одним рабом – да командовать…
– Много ты о России знаешь, маоистка. Россия – самая свободная страна. А на Родину я по-любому вернусь. Я патриот.
– Свободная была при Троцком, – сказала Присцилла горько. – А теперь продали Россию. Друг друга в рабство продаете.
– Учить только нас не надо.
– Отчего бы дураков не поучить?
– Оттого, – лысина актера побагровела, – что Россия скоро воспрянет и про вашу Францию никто не вспомнит!
– Лентяи и воры, – сказала Присцилла, – видела я, как ты к коробке подбираешься.
У ног ее действительно стояла коробка из-под печенья, перемотанная бечевкой.
– Присцилла – хранитель нашей кассы, – пояснил Август и указал на коробку: – Здесь все, что осталось от наследства после покупки корабля. Не так много осталось, но пригодится.
– В банке деньги хранить нельзя, – сказала Присцилла, – банкиры украдут. Хотя и здесь неспокойно.
– А я что, – пробормотал актер, – мне чужого не надо…
– Это не чужое, – успокоил его Август, – это – общее. И твое тоже. Тут для всех отложено. – C присущей ему простотой Август назвал общую сумму. Не помню цифры, кажется, две тысячи гульденов, а может быть, две с половиной. – Это деньги на спасательные жилеты, на ракетницу, на вещи, нужные в случае крушения.
Мне не понравился этот разговор. Когда перед отплытием говорят о крушении – добра не жди. Успокаивало, что корабль никуда не плывет.
– В порту спокойней, – прошептала жена и прижала сына к себе.
– Верно, – так же тихо сказал я, – может быть, и хорошо, что никуда не плывем.
– Спокойно поработаешь… здесь в порту тихо… – Жена сама себя уговаривала не бояться.
– Да что я, без понятия, что ли? – обиделся лысый актер, – что я – враг самому себе? Нужны спасательные жилеты, факт.
– Всем нужны, – сказал Август.
– Не беспокойся, – сжала губы француженка, – я за деньгами присмотрю. Славянам не достанутся.
– Эх ты, – с сердцем сказал лысый актер, – а еще говоришь, что пролетариев любишь…