Искупаюсь в омуте,Где кувшинки плавают.Может, что-то вспомнится,Что, как встарь, обрадует.
А рассвет займётсяМожет, все изменится.В душу свет прольётся.Ночь моя развеется.
Друг не ждал
Р. Чарыеву
Это правда:Чтобы долго жить,Надо чаще видеться с друзьями.Я всё продолжаю мельтешитьВстречами, поступками, стихами.Но однажды брошу все дела,Сяду в самолет «Аэрофлота»…
Друг не ждал.Душа его ждала,Веря в неожиданность полёта.Так же побросав свои дела,Соберутся милые мне люди.Около весёлого столаМы о дружбе говорить не будем.
Только память станет ворошитьТе слова, когда вернусь до дому.Не затем,Чтоб после долго жить.Просто жить не стоит по-другому.
Чёрный лебедь
Ещё одной звезды не стало.И свет погас.Возьму упавшую гитару.Спою для вас.
Слова грустны.Мотив не весел,В одну струну.Но жизнь,Расставшуюся с песней,Я помяну.
И снова слышен хриплый голос.Он в нас поёт.Немало судеб укололосьО голос тот.
И над душой — что в синем небеНе властна смерть.Ах, чёрный лебедь,Хриплый лебедь,Мне так не спеть.
Восходят ленты к нам и снимки,Грустит мотив.На чёрном озере пластинкиВновь лебедь жив…
Наполеон
Никем не встреченный, нежданныйПримчался он тайком в Париж.Но ни восторгов барабанных,Ни ликований — только тишь.
И, вспоминая Ватерлоо.Метался в гневе до зари.И словно траур по былому.Темнел печально Тюильри.
Уже отряхивал коленаМир, ненавидевший его,Что отомстит Святой ЕленойЗа то былое торжество,
Когда кумир ногами топалВ нетерпеливости своей.И вся монаршая ЕвропаТолпилась в страхе у дверей.
…Министр полиции Фуше,Посол его придворной черни,Злорадно радуясь в душе,Ждёт от кумира отреченья.
Но что-то медлит узурпатор.Всегда в своих решеньях скор.На самый горький свой парад онПридёт прочесть им приговор.
И в руки радостному гномуЕго вручит. И ахнет враг,Как от великого к смешномуОн сделает последний шаг.
Ватерлоо
Так вот оно какое, Ватерлоо!Где встретились позор и торжество.Британский лев грозит нам из былогоС крутого пьедестала своего.
Вот где-то здесь стоял Наполеон.А может быть, сидел на барабане.И шум сраженья был похож: на стон,Как будто сам он был смертельно ранен.
И генерал, едва держась в седле,Увидел —Император безучастен.Он вспомнил вдруг,Как на иной землеЕму впервые изменило счастье.
Я поднимаюсь на высокий холм.Какая ширь и красота для взора!Кто знал,Что в этом уголке глухомЕго ждало бессмертие позора.
Другу юности
Непишущий поэт — осенний соловей…Как отыскать тебя среди густых ветвей?И как истолковать твое молчанье?От радости оно или с отчаянья?
Я помню, как ты плакал над строкой,Не над своей, а над чужой посмертною.Я в нашу юность за тобой последую.Ты душу мне тревогой успокой.
Для нас иное время настает.Я знал тебя веселым и задиристым.Ты говорил: «Вот погоди, мы вырастем,Дотянемся до самых высших нот».
А ноту, что назначена тебе,Другим не взять — ни журавлям, ни соколам,Не покоряйся лени и судьбе,А покори-ка ноту ту высокую.
Мне твой успех дороже всех похвал.Лишь только бы звучал твой голос снова.Тебя твой дар в такую высь призвал,Где нету ничего превыше слова.