– Но ведь ясно, что убили его не из-за работы, – похоже, Джессика встревожилась. – Думаю, это как-то связано с его личной жизнью.
– А я считаю, они до сих пор понятия не имеют, за что его убили, – вмешался Патрик Лайал. – Поэтому и расспрашивают так долго и обо всем.
Тут в предбаннике началась какая-то толкотня, похоже, что в приемную пытался пробиться кто-то посторонний. Но его не пускал здоровяк-охранник в полицейской униформе. Через стеклянную дверь я видел: этим незваным гостем был Эндрю Меллор, адвокат нашей фирмы. Наша компания была слишком маленькой, чтоб позволить себе взять штатного адвоката, так что мы обращались за помощью к Эндрю, который работал в своей конторе неподалеку, прямо за углом, на Кинг-Уильям-стрит.
Патрик тоже увидел его и подошел к двери.
– Все нормально, офицер. Мистер Меллор наш адвокат.
– Но его нет в моем списке, – упрямо твердил полицейский.
– Я сам составлял этот список и просто забыл включить в него мистера Меллора.
Полицейский нехотя отступил и пропустил в приемную посетителя.
– Извини, Эндрю, – сказал Патрик. – Тут у нас творится сущий кошмар.
– Вижу. – Эндрю Меллор оглядел знакомые лица. – Страшно сожалею о том, что случилось с Гебом Коваком. Просто до сих пор не верится. Невозможно, невероятно!
– И к тому же чертовски некстати, – вмешался Грегори, который после препираний со старшим инспектором почти все время молчал. – Но я рад, что ты здесь. – «Вполне возможно, – подумал я, – что это Грегори пригласил сюда Эндрю, с тем чтобы тот присутствовал при его допросе». – Пойдем, надо перемолвиться словечком. – И Грегори начал подниматься из кресла.
– Вообще-то, Грегори, – адвокат остановил его взмахом руки, – я пришел не к тебе. Мне необходимо переговорить с Николасом. – Пятнадцать пар глаз тут же устремились в мою сторону. – Не возражаешь? – И он подхватил меня под руку и увлек к двери.
Казалось, что эти взгляды прожигают спину, пока я выходил в предбанник вместе с Эндрю. Мы прошли мимо лифтов, свернули за угол, чтоб скрыться от любопытных глаз сотрудников «Лайал энд Блэк» и чтоб полицейский, дежуривший у стеклянных дверей, не мог нас слышать.
– Ты уж извини, – пробормотал Эндрю, – но я должен тебе кое-что передать.
Из внутреннего кармана пиджака он извлек белый конверт и протянул мне. Я взял.
– Что это? – спросил я.
– Завещание Геба Ковака. Его последняя воля.
Я переводил недоуменный взгляд с конверта на Эндрю.
– Но почему ты отдаешь его мне?
– Потому, что Геб назначил тебя своим душеприказчиком.
– Меня? – Я был крайне удивлен.
– Да, – ответил Эндрю. – К тому же ты теперь являешься единственным наследником его состояния и имущества.
Удивлению моему не было предела.
– Разве у него не было семьи?
– Очевидно, не было того, кому бы он мог все оставить.
– Но почему именно мне? – спросил я.
– Понятия не имею, – ответил Эндрю. – Может, потому, что ты ему нравился.
Разве мог предположить я в тот момент, что оставленное Гебом Коваком наследство превратится в кубок с ядом, который мне предстоит выпить до дна.
Глава 03
Во вторник я отправился на скачки в Челтенхем. Но не ради удовольствия, по работе.
Скачечный бизнес – он ни на какой другой не похож, особенно когда речь идет о взаимоотношениях между жокеями.
Конкуренция очень высока. Всегда была высока. Перед появлением в 1960 году специальных съемок скачек, дающих возможность определить, кто из жокеев вел себя не самым лучшим образом, часто случалось, что жокей подрезал соперника, не давал пройти вперед, оттеснял его лошадь к изгороди, с тем чтобы увеличить свои шансы на победу. А хлысты зачастую использовались не только для того, что подстегнуть лошадь, но и оставляли свои отметины на телах жокеев. Особенно запомнился случай в Довиле, во Франции, где Лестер Пиггот, потеряв свой хлыст, вырвал другой из рук жокея-соперника во время скачек, что помогло ему прийти к финишу первым.
Пока идут скачки, жокеи – самые непримиримые соперники, но в жизни этих мужчин и женщин, рискующих собой ради забавы других по пять-шесть раз на дню, всегда существовала дружба и чувство братства. И своих они в беде никогда не бросали.
То же случилось и со мной.
Мои заклятые соперники, которые во время скачек злорадно наблюдали за тем, как я слетел с лошади на землю – а это означало, что они могут выиграть забег, – были первыми, кто выразил мне свои соболезнования и оказывал всяческую поддержку, пока я лечился.
А когда меня вынудили уйти из скачек, именно мои друзья-жокеи устроили мне торжественные благотворительные проводы в Сэндаун-парк, где собрали денег, чтобы я мог заплатить за обучение в университете. И те же люди стали моими первыми клиентами, когда я устроился на работу независимым финансовым консультантом.