11
В гостинице на Водроффсвай он неизменно встречал только двух портье — молодого парня и молодую женщину, ту самую, что регистрировала его в самый первый вечер. Она дежурила днем, парень — ночью. Когда Йоаким входил в холл, она неизменно читала какую-то большую, толстую книгу. Волосы у нее были светлые, почти белые. Глаза слегка косили, и он видел, ей трудно быстро сосредоточить взгляд на той или иной вещи, потому что в глазах ее читалось напряжение, когда она поднимала голову и смотрела на него. Мелкий недостаток, который она очень трогательно старалась скрыть. Собственно говоря, лицо у нее вовсе не красивое. Водянисто-голубые глаза, нос картошкой. Здоровый, яркий румянец на щеках. Зато в движениях сквозила мягкая медлительность, которая была Йоакиму по душе. Маленькая лампа освещала белые книжные страницы. Услышав, что дверь открылась, она поднимала глаза. Откладывала книгу в сторону и встречала его легким кивком и улыбкой.
— Андерс С. Юст, — говорил Йоаким. — Я заказывал номер. Тридцать четвертый, тот же, что и в прошлый раз. — Ему хотелось напомнить ей, что он бывал здесь раньше, хотя она особой фамильярности не выказывала, только вставала, снимала с доски ключ и протягивала ему:
— Надеюсь, вам будет у нас хорошо.
— Спасибо, — отвечал Йоаким. — Я тоже надеюсь.
Если по дороге к лифту он оборачивался, то видел, что она снова бралась за книгу. Склоненная голова, движения глаз по строчкам. От нее словно бы веяло покоем, который передавался и Йоакиму. Молодой парень, дежуривший ночью, был полной ее противоположностью. Неприятный какой-то. Йоаким не мог в точности сказать, чем именно неприятный, а поскольку так хорошо чувствовал себя в этой гостинице, довольно много об этом размышлял, но пока безрезультатно. Впрочем, мало-помалу ему стало ясно, что парень смотрит на него, критически оценивая, и оценка выпадает не в его пользу. К собственному неудовольствию, он видел себя глазами портье — растерянный мужчина средних лет, с обмякшим подбородком и редеющими волосами. Ничего, пока все терпимо, Йоаким, говорил он себе. Все обойдется, вот увидишь.
Однажды девушка-портье неожиданно сама обратилась к нему:
— Как я понимаю, вы из Хабро приехали. И наверно, знаете Копенгаген не слишком хорошо?
— В общем, да, — пробормотал он, — то есть нет. Я ведь бываю здесь только по делам.
— Если выкроите немножко времени, — продолжала она, — непременно погуляйте по городу, осмотритесь.
Он с удивлением взглянул на нее. Как это понимать? Как приглашение? Притворно закашлявшись, он промямлил:
— Ну да, конечно… Если получится…
Она пропустила эту реплику мимо ушей и выложила на стойку пачку буклетов.
— Вот смотрите, сколько тут всего. Коллекция Хиршспрунга, планетарий, если вас интересуют звезды, Глиптотека, музей Сторма П.[4], Рабочий музей…
Нет, она его не приглашала. Йоаким проглотил разочарование.
— Что же вы посоветуете мне посмотреть? — весьма дружелюбно спросил он.
Она улыбнулась:
— В такой дождливый день я бы пошла в Глиптотеку.
Йоаким последовал совету и пошел в Глиптотеку. Сразу после полудня. Посетителей в эту пору было совсем немного. Удивительная безмятежность. Повсюду на складных стульчиках сидели люди, рисовали. Йоаким расположился в оранжерее, слушая негромкий плеск фонтана. Он не замечал бега времени. Испытывал необоримую потребность побыть в одиночестве. И больше ничего.
Ничего.
Спать Сюзанна ложилась рано, каждый вечер около десяти она заглядывала в гостиную и объявляла, что идет спать. Йоаким нисколько не возражал, он любил час-другой до полуночи побыть здесь наедине с собой, хотя, может статься, она усматривала тут упрек в лени. Так или иначе, буквально каждый вечер она без устали подчеркивала, что Йоаким понятия не имеет, каково это — в одиночку нянчить маленького ребенка. Ни секунды покоя, все время как белка в колесе: то надо его кормить, то сажать на горшок, то успокаивать, потому что ревет, а вдобавок ходить за ним по пятам, следить, как бы не испортил драгоценную Йоакимову мебель. Она так и говорила: «Твою драгоценную мебель», с плохо скрытым пренебрежением.
— Ну что ты, Сюзанна, — отвечал он. — Иди ложись, выспись хорошенько. Тебе это необходимо.
— Ты к чему клонишь? — с подозрением спрашивала она.
Он вздыхал, шуршал газетой.
— Не поцелуешь меня на сон грядущий? — спрашивала она, и если он внимательно прислушивался, то угадывал в ее голосе легкую дрожь.
— Конечно, — говорил он, клал газету на пол, вставал, подходил к ней, быстро целовал в уголок рта. — Доброй ночи. Приятных снов.
4
Речь идет о мемориальном музее датского журналиста, актера, художника и писателя Роберта Сторма Петерсена (1882–1949).