Домой, ответила она, с некоторой опаской, однако опять улыбнулась, и Йоаким сразу понял, что она не усмотрела в его вопросе ничего дурного.
Он шагал с нею рядом. Разговаривать невозможно, из-за ветра. И друг на друга они не смотрели, просто, сражаясь с ветром, продвигались по широким улицам к центру. И с каждым шагом, казалось, между ними росло взаимопонимание, по крайней мере, так думал Йоаким. Они улыбались друг другу. Ну и холодина. Она то и дело поправляла платок, кутая шею, но на мосту очередной шквал сорвал его и теперь гнал по озеру. Они остановились, наблюдая за ним.
Дорогой платок-то? — спросил Йоаким через некоторое время, когда платок темной трепещущей птицей окончательно исчез из виду.
Нет, сказала она. В смысле, я не знаю. Мне его подарили.
Я подарю вам другой, сказал он.
Она рассмеялась: ну, это лишнее! Потом украдкой взглянула на него.
Вы смотрите на меня как на сумасшедшего, вырвалось у Йоакима; она смутилась.
О чем вы? — спросила она, чуть ли не оробев.
Ну, я для вас совершенно чужой. И мои слова, наверно, показались вам странными. Насчет платка. Но я ничего дурного в виду не имел.
Знаю, сказала она. Просто дарить мне новый платок незачем.
Ладно, не буду, беззаботно отозвался он.
Они пошли дальше. Она опять покосилась на него.
Почему вы идете вместе со мной?
Мне с вами по пути, ответил он.
Я сейчас поверну, предупредила она. Дальше вы со мной не пойдете.
Вот как, протянул он. Однако расстраиваться не стал, ведь говорила она весело, со смехом, как бы противореча собственным словам. Хотя он, конечно, не пойдет за нею. На углу Фредериксборггаде она остановилась.
Спасибо за компанию.
И вам спасибо.
Завтра наверняка увидимся.
Отойдя шагов на пятнадцать-двадцать, она обернулась и помахала рукой. Йоаким тоже поднял руку и медленно уронил ее на кожаную обивку. Вряд ли, думал он, вряд ли на деле могло бы получиться лучше.
После снежной бури минуло четыре дня, а электричества так и не было. Снегопад кончился. Йоаким выбрался наружу, откопал машину, но аккумулятор сел, пришлось целый день дожидаться помощи Фалька, чтобы ее завести. Только на следующее утро он смог сесть за руль и поехать в город, грубый, ершистый, наглый в сером свете, совершенно не затронутый снежными массами, завалившими северное побережье. Машину он оставил в центре на многоярусной парковке и долго бродил по улицам. Прошелся мимо школы Дитте, по Азбучной улице, где в окне и на дверном звонке висела табличка «ПРОДАЕТСЯ». Записал себе имя и телефон маклера, а после, случайно очутившись возле его конторы, зашел туда и сказал, что хотел бы посмотреть квартиру. Молодой парень за стойкой вскочил на ноги.
— Увы, она уже продана, — сказал он. — Документы подписаны несколько дней назад, в том числе и продавцом.
Йоаким побледнел. Ему словно нанесли сокрушительный удар, попросту сбили с ног.
— Продана? — повторил он.
— У нас есть другая, неподалеку, на Сорёгаде. — Парень принялся копаться в бумагах. — Прекрасная квартира, опять-таки четырехкомнатная. — Подняв голову, он смекнул, что с посетителем не все в порядке, и озабоченно спросил: — Чем я могу помочь? Может, стакан воды принести?
— Да, — простонал Йоаким.
Подошли еще две женщины, усадили его в кресло, поднесли ко рту стакан с водой и позволили еще посидеть. В полузабытьи он слышал, как звонят телефоны, открываются и закрываются двери. Слышал голоса. Минут через десять он вернулся в норму. Встал. Поблагодарил, поставил стакан на стойку.
— Возможно, мы еще увидимся. Я подумаю насчет квартиры на Сорёгаде. Извините за беспокойство.
— Ну что вы, какие пустяки, — учтиво отозвался парень. — Приходите.
Йоаким зашел в корейский ресторанчик, заказал несколько блюд. До вечера было еще далеко, и в ресторане он был единственным посетителем. Обслуживала его пожилая пара. Женщина подала чашку имбирного чая. Он осушил ее и почувствовал себя значительно лучше. Невысокий уличный фонарь отражался от стекол зеленной лавки напротив, свет его метался скачками по стенам ресторана, когда мимо проходили люди. Где-то в задних помещениях тихонько играло радио, он слышал негромкие голоса пожилой четы, звон кухонной посуды. Немного погодя ему принесли соевый суп и мисочки с разными разностями. Женщина, примерно ровесница его матери, показала ему, как из листиков салата делать кулечки с рисом и прочим содержимым мисочек, и все время улыбалась этому долговязому, худому серьезному мужчине, который так старался научиться делать все как полагается. Когда она ушла, он вдруг осознал, что не помнит, когда последний раз по-настоящему ел.