– Батько, ты видишь, что сделано с селом?
И тут же прилег на переднюю ключицу седла и замолк…
Я повернулся к повстанцам и крикнул: «Повод!» Это заставило товарища Щуся снова выпрямиться в седле и, пришпорив лошадь, поравняться со мною.
Я повернулся к нему и стал тихо упрекать его за несдержанность перед повстанцами. В то же время я спросил его о том, как он думает насчет нашего въезда в село: не вскочим ли мы в лапы врагов?
Он был категорически против того, чтобы въезжать в село.
– Подскочим к мосту. Если кого-либо увидим, то расспросим, есть ли неприятель в селе; если же никого не увидим, то посмотрим со стороны на село и возвратимся к отряду, – сказал мне товарищ Щусь.
Однако другие повстанцы хотели побывать на своих улицах, посмотреть на стены своих домов. Это заставило нас, меня и Щуся, повернуть в сторону от моста и галопом подскочить к селу с противоположной стороны, в случае чего наиболее удобной для бегства.
На этой стороне села мы встретили нескольких крестьян. Бедняги, настрадавшись, бросились сразу же к нам. Но ни один из них не жаловался на свое положение. Лишь указывали нам на свои сожженные и разрушенные дворы, и то, когда мы их спрашивали: «Как ваш двор?» или: «Сожгли ли вас?» В этом лишь случае они указывали нам каждый в сторону своего двора и, пожимая плечами, приговаривали:
– Ничего, перебедуем, а все-таки не станем на сторону гетманцев и их союзников, немцев и австрийцев. Будем страдать, а будем против них, вместе с вами…
Слыша от крестьян эти простые, искренние слова, я радовался и, отбросив все расспросы о селе, начал расспрашивать их о том, какие силы врагов были в действительности в селе, когда они зажигали его?
– Трудно сказать вам, Батько, нам нельзя было присматриваться, нас избивали, – ответили мне крестьяне. – Во всяком случае, мы должны вам сказать, что немецкие и австрийские солдаты мало палили наши дворы. Их палили наши украинские буржуи из хуторов да из немецких колоний.
– Не знаете, много ли сгорело всех дворов в селе?
– Шестьсот восемь дворов, – получил я ответ.
– А под лесом или в центре села, на площади, нет ли теперь немецких солдат?
– Ни одной души ни солдат, ни варты нету. Все уехали по вашим следам, как говорили, в погоню за вами, – ответили мне крестьяне.
Мы, повстанцы, переглянулись между собою. Я предложил:
– Проскочим, сынки, через село, что ли, чтобы лучше его развалины разглядеть?
– Проскочим, Батько!
Затем я обратился к крестьянам и пожелал им держаться тех намерений неподчинения произволу, которые они мне только что высказывали, и ожидать от нас оружия и общего призыва в поход на врагов. Эта группка крестьян бодрилась и радостно приветствовала наше обещание явиться к ним с оружием для них. Мы, попрощавшись с ними, пришпорили своих коней и вскочили группками, по пять-шесть человек в каждой, в речку. Переплыли последнюю, вскочили в улицы села и понеслись по ним галопом. Но, по мере того как мы приближались к подлесью, мы (как после выяснилось из наших объяснений друг другу) осаждали бег лошадей, стараясь присмотреться вперед и по сторонам, нет ли врагов.
В селе крестьян почти не было. А если кто-нибудь и был, то сидел в своем дворе под разваленными стенами хаты. Многие еще не возвратились из соседних сел и деревушек. Проезжая улицы одну за другою, мы изредка встречали перебегавших через них собак, нехотя, с грустью лаявших на нас, проскакивавших мимо них, или натыкались на бегавших, видимо ничего не евших, хрюкавших свиней и ревевших телят.
Так мы, мало кого замечая в селе, проскочили большую половину его и выскочили на одну из площадей, ведущую прямо в лес. Здесь нас встретил поп с группой, человек в 20, крестьян. Товарищ Щусь с тремя бойцами подскочил к этой группе и расспросил ее, откуда они идут.
Оказывается, поп и его прислужники узнали, что мы приехали в село, еще тогда, когда мы были по ту сторону речки, и, схватив свой крест и два церковных знамени, собрал вокруг себя несколько крестьян-старичков и пошел к лесу, чтобы встретить нас.
Когда Щусь подскочил ко мне и доложил об этом, я еще более озлился на этого попа за его дурачество и, волнуясь, задумался, что ему, попу, уже раз предупрежденному не заниматься глупостями, сделать.
Щусь, видя меня в состоянии раздумья, предложил мне распорядиться, чтобы повстанцы выпороли попа.