Он сталкивался с Чондэ только на занятиях и в рамках “учитель-ученик”. А субботу и воскресенье безвылазно провёл в танцзале. На звонки не отвечал, если видел на дисплее номер Чондэ. Потому что бессмысленно. Чондэ сам сказал, что большего не ждёт, но Чонин не собирался всё бросать и бежать к нему по первому зову только потому, что Чондэ вдруг захотелось потискать его и приятно провести время.
Так продолжалось до конца месяца. Чонин не мог сказать, что ему стало легче, но немного свободнее — да. По крайней мере, часть его разума больше не металась в попытках найти путь к Чондэ. Он ощущал спокойную обречённость и ждал, когда танцы и время вернут ему целостность и жизнерадостность. Ведь он не единственный человек, чья любовь осталась безответной. Другие как-то с этим жили, значит, сможет и он.
Конечно, на занятиях он продолжал невольно смотреть на Чондэ украдкой и любоваться, слушать его голос, отстранённо грезить. Но это было именно “грезить”. Потому что Чонин чётко осознавал — “недостижимо”. Потому что в принципе недостижимо стать кем-то значимым для человека, который не воспринимает тебя всерьёз. Порой у него проскальзывала шальная мысль о том, с кем же Чондэ встречается и встречается ли вообще, но он старался не думать об этом. Для Чондэ он был никем и не имел права лезть в чужую личную жизнь. Но интерес это не преуменьшало.
А однажды Чондэ нагрянул к Чонину домой в выходные. Ожидаемо Чонина не застал — Чонин всё свободное время проводил в тренировках в колледже. После нуна рассказала Чонину о визите преподавателя, того самого, что они встречали в торговом центре.
— Он очень милый и забавный. Постоянно спрашивал о тебе и, по-моему, волновался, что ты так много занимаешься танцами. Но мы его успокоили, что это нормально — все привыкли. Спрашивал ещё, поёшь ты или нет.
Чонин уныло угукнул и снова зашарил в сумке в поисках майки.
— А ещё он спрашивал, с кем ты сейчас встречаешься.
От удивления Чонин едва не свалил сумку со стула.
— И что ему ответили?
— Да ничего. Ну, то есть, я сказала, что ты сейчас вряд ли с кем-то встречаешься кроме музыки, если весь в танцах по уши. А что? Ошиблась?
— Нет. — Чонин выудил наконец из сумки пропитавшуюся потом майку и понёс в ванную, чтобы сунуть в корзину с грязным бельём. Нуна увязалась за ним.
— У тебя ведь скоро итоговое выступление по триместровому заданию?
— Через полторы недели, — пробормотал Чонин, пытаясь протиснуться в перекрытый нуной дверной проём.
— И как?
— Отлично. Всё уже готово. Может, ты выпустишь меня из ванной?
— Не выпущу. Потому что тебе срочно надо принять душ. Нормально, а не галопом. И сразу потом ложись спать. Выглядишь замученным, если честно. И исхудавшим. Тебе нужно будет помогать с гримом для выступления?
— На следующих выходных, ладно? — Чонин вздохнул и отобрал у нуны полотенце, после прикрыл дверь, сбросил одежду и послушно полез под душ. Пока отмокал под тёплой водой, всё гадал, за каким чёртом Чондэ приходил на самом-то деле? С чего Чондэ так опекать студента, на которого ему, по большому счёту, наплевать? Пару раз потрахались — вот и вся любовь. Чондэ ведь сам так сказал. И продолжал изводить замечаниями, выставляя на посмешище перед остальными. Сейчас это больше всего задевало. Как насмешка. Словно Чондэ демонстративно и настойчиво указывал Чонину, где его место, пытался доказать, что Чонин не заслуживает внимания и права на их отношения, потому что младше, глупый, ничего не умеет и ничего не знает, непримечательный и… вообще.
Но Чонин всё ещё помнил. Всё помнил. Каждую мелочь хранил в памяти. Честно пытался забыть, только не получалось. И он устал от собственной памяти. И устал просыпаться по утрам в возбуждённом состоянии на влажных простынях. Ладно бы это был просто недотрах, да где уж там. Он так загонял себя на тренировках, что сил ни на что не оставалось, только всё равно испытывал возбуждение во сне и просыпался с каменным стояком. И ведь сны даже не эротические снились, а вполне обычные, вроде воспоминаний о прогулке в парке и потерянном щенке. Невинные сны вполне, но даже из-за них…
Достало. Всё достало. И Чондэ — тоже.
========== - 17 - ==========
Комментарий к - 17 -
Добрый вечер, котички :)
С вами всё ещё я и события с поля боя)))
Ваша Бета
п.с. Для тех, кто читает и АР - глава завтра будет, сегодня я не успеваю даже сама её прочесть тт
п.п.с. Строки в тексте - перевод слов той самой песни Тони Ана с корейского, “Любовь ещё желаннее, когда она недостижима”
- 17 -
Чонин без спешки заправил белую ткань за пояс тёмных брюк и разгладил воротник свободной рубашки. Опустившись на стул, принялся зашнуровывать чёрные спортивные ботинки на удобной подошве, повторяя про себя строчки песни. Выпрямился, как закончил со шнурками, и придирчиво осмотрел собственное отражение в зеркале.
С гримом промашек не случилось, волосы лежали небрежно, но это вполне вписывалось в образ. И Чонин не волновался, хотя стоило бы. В танце он был уверен, а вот в песне — не очень. Но какой смысл волноваться о том, на что он почти не мог повлиять? Он всего лишь мог выйти на сцену и изо всех сил постараться спеть так, как надо. Просто представить, что он дома, совсем один, — и спеть. А после — станцевать.
— Нормально? — приоткрыв дверь и просунув в получившуюся щель голову, спросил Кёнсу.
— Вроде бы. А сам-то?
— Уже отстрелялся. — Кёнсу распахнул дверь пошире, зашёл и жестом попросил Чонина подняться, осмотрел после с головы до ног и обратно, улыбнулся и показал вскинутый большой палец. — Ты сегодня прямо по-особенному красивый. Костюм без претензии, но тебе очень идёт.
— Это повод для ревности? — пробурчал из коридора Чанёль и сунул нос в гримёрку. Оглядел Чонина и тоже засиял улыбкой. — Похож на принца из сказки. Тебе только льющего на голову дождя не хватает. Добавить дождь и нотку драматизма — и все нуны в зале твои.
— Да уж, спасибо. И что мне прикажешь с ними делать?
— Перестаньте уже, — возмутился Кёнсу. — Две минуты.
Чонин тут же развернул к себе часы, позабытые на столике, тихо выругался и помчался к выходу. У лестницы перепрыгнул через чьи-то сброшенные ангельские крылья, остановился на пятой ступеньке и ещё раз проверил обувь, затем уж выпрямился и замер на третьей сверху ступеньке, вслушиваясь в голос конферансье. Объявили его выход, и он двинулся на сцену. Без спешки шёл почти в полной темноте под короткий проигрыш к микрофону.
Так и было задумано. В полумраке петь получалось легче, как и представлять, что в зале он один. Над микрофоном горела всего одна лампа, и, оказавшись в столбе света, Чонин уже больше вообще ничего не видел за пределами сцены.
Он понятия не имел, где сидит Чондэ, да и пришёл ли тот. Просто неспешно и чётко проговаривал слова в первой части, перед припевом прикрыл глаза, запасаясь силами и смелостью. Честно говоря, он даже себя не слышал и понятия не имел, что у него получается и получается ли вообще. Чувствовал себя так, будто погрузился в подобие транса и выпал из реальности. Будто он вовсе сейчас на сцене не стоял, а смотрел на это со стороны с заложенными ватой ушами.
Не то чтобы он боялся петь так же, как и раньше. Скорее, он смирился с неизбежностью. Он не мог отменить занятия вокалом, а Чондэ всё же верно тогда сказал — без вокала попасть на сцену будет непросто. Но Чонин хотел попасть на сцену. Он хотел этого больше всего на свете. И если ради этого ему пришлось бы петь… Он мог это сделать. Если ради этого ему требовалось чем-то пожертвовать, он тоже мог это сделать. И если ради этого…
Если ему требовалось ради сцены отказаться и от тех чувств, что он испытывал к Чондэ… Пусть будет так.
Сейчас на сцене в столбе робкого света он не пел — он отказывался от любви, сжимая влажными от пота ладонями микрофон, и надеялся, что Чондэ поймёт его правильно. Потому что в этом всегда был здравый смысл. Он всего лишь студент с не лучшей репутацией, не внушающий Чондэ особого доверия. И Чондэ честно говорил Ча Хагёну, что он влюблён в голос Чонина. Только-то. Но Чонин — это больше чем просто голос*.