Танцевал Чонин уже под светом пяти ламп и делал то же самое — отказывался. Как в песне.
Моя надежда всё обрести растаяла бесследно —
От тебя веет холодом без намёка на чувства.
Всё, что есть у меня, лишь эта мечта —
Любовь, которую ты не можешь мне дать, —
Искренняя, чистая, желанная и самая прекрасная.
Да, я всё понял. Любовь — это не то, что ты прячешь от меня,
Любовь — это то, от чего ты отказываешься.
И, как в песне, это было его “прощай”. Он пока ещё не знал наверняка, сможет ли отпустить, забыть и жить дальше без мыслей о Чондэ, но его переполняла решимость попытаться.
Ведь моя любовь словно неудержимое сияние,
Словно прекрасная бабочка,
Так легко поднялась в небо и улетела прочь, —
Ведь я не могу удержать тебя,
Как не могу удержать в небе облака,
Потому что любовь недостижима для меня.
Он кружился под звуки скрипки. Тонкая ткань липла к спине и груди. И он не смотрел. Никуда. Просто складывал музыку и танец в прощание с плотно закрытыми глазами. И всего лишь надеялся, что хотя бы сегодня его язык поймут.
В ярком свете, вспыхнувшем после последнего аккорда, Чонин поклонился и покинул сцену. Задерживаться в гримёрке не стал. Быстро переоделся и выскочил с сумкой из колледжа, грим стирал уже на ходу, сворачивая к стадиону, чтобы вернуться домой кружным путём.
Дышалось легче, чем до выступления. Сжигать мосты непросто, но зато потом — легче, потому что знаешь — отступать больше некуда. Или вперёд, или никуда.
Вообще ему полагалось остаться в холле с другими ребятами, чтобы узнать результаты, но он понадеялся на Кёнсу и Чанёля. Те наверняка позвонят, как только всё разведают. Ну или Чонин сам завтра всё узнает от Ча Хагёна — занятие танцами стояло как раз первым по расписанию.
Старый телефон напомнил о своём существовании в квартале от дома. Чонин в любом случае знал, кто мог звонить ему на этот номер, но всё равно полюбовался на набор цифр на дисплее, после чего размахнулся и бросил телефон в пруд — подальше от берега. Поставил точку.
Ровным шагом добрался до дома, просочился к себе, чтобы ни мать, ни нуны не перехватили, сцапал со спинки стула старые джинсы, сунул в угол сумку и заперся в ванной. Тщательно смывал с себя остатки грима и пот, промывал волосы и как следует вытирался после полотенцем. Натянул джинсы, присел на бортик ванны и помассировал шею и плечи, прогоняя усталость и напряжение. Хотелось танцевать ещё, но остаться в зале в колледже было плохой идеей.
Чонин выглянул из ванной, прокрался к себе, плотно прикрыл дверь и достал из ящика стола плеер. Нацепив наушники, выбрал песню под настроение и, смежив веки, принялся неторопливо танцевать. Не то чтобы он прогонял идею для выступления к следующему триместру, но кое-какие задумки имелись, а танцы в принципе Чонина успокаивали и придавали сил. В них он с лёгкостью забывался, избавлялся от всего и становился абсолютно свободным. Музыка и танец по-прежнему были его ветром в крылья.
Чонин не помнил, как долго танцевал, просто в один миг ощутил, что что-то не так. Распахнул глаза и замер под пристальным взглядом Чондэ. Тот медленно прикрыл дверь и жестом попросил снять наушники.
Чонин неохотно выполнил просьбу, достал плеер из кармана и положил на стол, стараясь дышать ровно и размеренно. И не замечать, что опять взмок. На нём из одежды только старые джинсы и красовались, но даже на них пояс промок от пота.
А потом у Чонина неслабо зашумело в голове от сильного подзатыльника.
Он ошеломлённо прижимал ладонь к пострадавшему месту и с недоумением смотрел на возмущённого Чондэ.
— Это тебе за то, что на звонки не отвечаешь.
— Я не могу на них ответить, раз уж выбросил телефон.
— И зачем ты его выбросил? — Чондэ явно сердился, и это казалось забавным. Ну и раздражало тоже. Припёрся вот и теперь отчитывает как мальчишку. Какого чёрта?
— Потому что мне надоело быть игрушкой для развлечений. Ты сам сказал, что не нужно ничего усложнять. А теперь — усложняешь. На кой чёрт ты припёрся?
— Прекрати вести себя как ребёнок. Я не прогонял тебя и не говорил, что всё кончено. А ты ведёшь себя так, словно ничего не было и не будет.
— А чего ты ждал? Ты сказал, что тебя устраивает то, что есть, что ты ничего не хочешь усложнять, и что это просто секс, хотя я говорил тебе, что хочу не этого. Если тебя всё устраивает, это не значит, что и меня всё устраивает. — Чонин поражался собственному спокойствию, но он в самом деле устал.
— До этого тебя такое всегда устраивало тоже. Или ты хочешь, чтобы я делал вид, будто ничего не знаю о тебе и твоих постельных подвигах? Твоя репутация…
— Что значит “всегда”? — Чонин стиснул кулаки от несправедливого заявления, кольнувшего болью. — Хён, с чем ты пытаешься сравнивать, если для меня всё это сейчас впервые? Почему остальным это заметно, но не тебе? Или моя репутация, как ты это называешь, меня в силах заменить в твоих глазах? Ну и вперёд тогда, разбирайся с моей репутацией сам, а меня оставь в покое. Я не собираюсь бежать к тебе всякий раз, как ты щёлкнешь пальцами, только потому, что тебе зачесалось. И я не ребёнок. Я хочу тебя, но это…
Чонин умолк, схлопотав пощёчину. Смотрел на бледного Чондэ, закусив губу и прижав ладонь к пылающей от удара щеке. Потом слабо усмехнулся и уточнил:
— Правда глаз колет? Хён, давай закончим на этом, ладно? Ты не понимаешь меня, а я не понимаю тебя. Не получается у нас говорить на одном языке. И мне не нужно то, что ты мне предложил. Мне нужно то, что ты никогда не предлагаешь.
Нуна привычно распахнула дверь без стука, заставив обоих испуганно замереть.
— О… — Она оценила вид Чонина и бледность Чондэ правильно. — Господин Ким, я хотела спросить, останетесь ли вы на ужин?
— Нет, — с раздражением отрезал Чонин, растирая ладонью пылающую щёку. — Господин Ким уже уходит.
— Вообще-то я передумал, — Чондэ сунул сжатые в кулаки руки в карманы брюк и повернулся к сестре Чонина. — Пожалуй, я с удовольствием поужинаю с вами. Где можно руки ополоснуть? И куда идти?
— Я вас отведу, — просияла нуна, протянула руку Чондэ и потащила за собой, бесподобно проигнорировав испепеляющий взгляд Чонина. А через миг она снова заглянула в комнату и ядовито посоветовала: — Ты бы сгонял в душ и переоделся. Надеюсь, долго ждать себя ты не заставишь.
Чонин обречённо вытянул из шкафа свежее полотенце и поплёлся в ванную ещё раз. Натянув тёмные джинсы и белую футболку, спустился в гостиную. Волосы после душа были влажными, а настроение не улучшилось, и щека оставалась слегка розоватой. И Чонину до безумия хотелось аккуратно пристроить ладони на шее Чондэ, а после сдавить от души. Судя по взгляду Чондэ, тот испытывал примерно такое же желание.
— Ну, как всё сегодня прошло? — улыбнулась Чонину мама, едва он опустился на стул напротив Чондэ.
— Могу вам показать. Я записывал выступление, — ответил вместо Чонина Чондэ и потянул из кармана телефон. Пока Чонин пытался распять его взглядом, Чондэ разбирался с кнопками и запускал запись. А потом мама и сёстры смотрели и слушали, а Чонин и Чондэ играли в гляделки, не желая уступать друг другу.
— Высший балл, — после порадовал всех Чондэ.
— Ну надо же… Сынок, ты такой красивый вырос. А как пел… — Мама дотянулась до руки Чонина и погладила, заставив его смутиться и опустить голову. — Спел так же замечательно, как и станцевал. Не думала, что доживу до такого. Ты ведь так не любил петь всё это время.
— У него прекрасный голос, — тихо заметил Чондэ.
— Я знаю, что вам только он и интересен, — буркнул Чонин, ухватив палочки и приступив к еде.