1. Фид! фид! фид! крр! ци, ци — доридо риридерит
2. Тци шци тци — лололо лу
3. Фид! а цкво цкво цкво — тирриррирри
4. Ли ли ли — лоллоллоллу
5. Даци даци даци — ррррррр а тцурруррурруррци
6. Хидрррр а дрр а дрр — цоррре цоррре тци
7. Ли ли ли ли лу лу лу лу ли ли ли ли — оррорроррроид
8. Цак цак цак цак цак цак цак цак цак — цирриррирциррхади
9. Дё дё дё дё дё дё дё дё дё — гуррурруррурр гу
10. Тц крр тц крр тцкрр тцкр тца тца тца…
А закончив чтение, самовлюбленно посмотрел на нас и спросил: «Что за чудо я записал и что переписал?»
Тогда один из послушных, которого звали Нафанаил и который был главным соперником Михаила, хотя он буквы писал хуже, но зато покорнее был Евфимию, и ухо его не отставало в скорости от руки, встал и сказал: «Это музыка соловья, мой учитель, прекрасная песня, которую он поет на каждой весенней заре. Будь благословенна золотая рука твоя, записавшая этот божественный и быстрый распев и запечатлевшая песню птицы!»
Тогда Евфимий улыбнулся невинно (а на самом деле — злобно, только невидимо для всех, кроме меня) и сказал, глядя на Амфилохия: «Ну что, разве буквы не изображения? А если буквы не звуки, то как можно переписать песню буквами?»
В семинарии воцарилась мёртвая тишина, отец Амфилохий опустил голову, видимо удивленный тем, что произошло. Мы все молчали, ослепленные мастерством Евфимия; теперь мы все верили, что буквы не такие красивые, как картинки, и не должны быть такими, ибо они в себе другую силу таят, и что голоса людей, животных и птиц спрятаны внутри них. И тогда, когда казалось, что скорость одержала победу над красотой, именно тогда, когда все задумались, как быстро отцу Евфимию пришлось действовать тяжелым каламом, чтобы записать песню соловья в лесу, отец Варлаам спокойно встал, взял самую большую книгу и на одной странице написал букву червь, нам всем знакомую по азбуке, которую сочинил блаженный и благоутробный отец Кирилл и которая выглядит так:
А потом еще нарисовал такую картинку:
И обратился к нам, повернувшись спиной к озадаченному Евфимию, и сказал: «Эта буква, которую наши предки называли вау, прародительница нашей буквы червь, которую отец Кирилл переделал и переиначил, ибо она красива. Давным-давно эта буква была еще красивее, потому что это была картинка соловья, но скорость, с которой люди писали, разрушила изображение. А вау когда-то выглядела так»:
А потом отец Варлаам вернулся на свое место рядом с Амфилохием, и я понял, что, хотя все это время он молчал, он знал все, с самого начала: и о Прекрасном, и что я украл ключ, и о топоре, к о Михайле, и о его пере, и о новых буквах. О, Варлаам, холм в полудневии жизни, виноградник, осененный мягкой тенью мудрости! Прости мне мой грех, ибо я соблюл закон Евфимия и нарушил Божий, ибо Евфимий строже Бога в казнях, которых мы боимся!
Евфимий, услышав это, прошипел, как змея лютая, багровея: «Но изображения голоса не имеют, и в этой букве нет песни, которую я записал, используя свое умение».
О, чудеса Божьи! Богородица ли, или сам Господь сотворил чудо, случившееся в следующий миг? Внезапно мой язык развязался, змеиный клубок расплелся, и впервые с тех пор, как я заговорил, слова подчинились мне, вышли из-под языка, где я их таил, чтобы быть послушным, и я сказал то, что и не подозревал, что знаю. И проговорил вот что, в первый и последний раз моими устами сказанное и притом истинное, и моей рукой записанное: «В этой картинке содержатся все песни соловья, а их намного больше одной, и все разные; и когда мы видим изображение птицы, мы думаем о всех песнях одновременно, ибо картинка нема, а тишина скрывает в себе все возможные песни, а не одну, как мы думаем, когда ты читаешь сочинение твое, отец Евфимий».
И я замолчал, ибо укусил себя за язык, чтобы остановиться, а после того как укусил, он раздвоился, как у ядовитой змеи, как развилка у двух ветвей дерева, которое не знает, какую ветвь питать, а силы и места хватает только для одной, разветвление между Прекрасным и Евфимием, как перо Михаила Непорочного, расщепившееся под ногами Евфимия Властолюбца.