Я никогда не мог понять, почему христианская цивилизация решила избрать образцами для своей поэзии языческих поэтов Рима. Но она сделала это, и строфы Горация очаровывали и в то же время призывали к соревнованию все новые и новые поколения. Стихи Кохановского горацианские не только потому, что его «Песни» — переработка или даже попросту перевод античного мастера. Философское содержание его поэзии тоже очень горацианское, то есть стоическо-эпикурейское.
Да, но ведь польский силлабический стих сформировался под влиянием средневекового латинского, который утратил древние стопы с их чередованием кратких и долгих слогов. Как же переводить Горация на силлабические рифмованные строфы, которые должны как-то уравновесить монотонность языка без сильных ударений? Кохановскому это удавалось, и его строки:
почти так же хороши, как:
Однако бесчисленные переводы на польский, сделанные на протяжении последующих столетий, к сожалению, были неудачными. Понадобился переворот в стихосложении, произошедший в межвоенное двадцатилетие, чтобы в польском языке появился перевод, достойный именоваться совершенным.
Никогда не известно, каким образом мы оставим свой непреходящий след в истории литературы того или иного языка. Может быть, сам автор перевода, поэт-авангардист Адам Важик[161], сознавая исключительность своего достижения, все же предпочел бы, чтобы запомнили прежде всего его стихи.
Он происходил из варшавской еврейской интеллигенции, говорившей и писавшей по-польски, как, скажем, поэты Александр Ват или Кшиштоф Наперский. Его настоящая фамилия была Вагман, и под этой фамилией его брат был журналистом в польско-еврейской печати — следует напомнить, что была еще печать на идише и союз литераторов, писавших на этом языке. Молодой Важик, родившийся в 1905 году и рано пробудившийся в интеллектуальном отношении, интересовался современной физикой и поступил на математический факультет университета. Ранее, в семнадцать лет, он опубликовал свое первое стихотворение «Гиацинт» — в «Скамандре»[162]. Еще учеником средней школы я наткнулся у Теодора Буйницкого на номера «Скамандра», и меня восхитило это стихотворение — как и впервые прочитанные стихи Гийома Аполлинера в переводе Важика, напечатанные в «Вядомостях литерацких»[163] около 1925 года.
Но Важик — это все-таки чуждая мне литературная Варшава, и я реконструирую его историю, исходя из того, что узнал позже. Открытость к новому в литературе и политике отличала прежде всего еврейскую интеллигенцию, как показывает «европейскость» «Вядомостей литерацких» и их читателей, а также интерес этой среды к революционной России, выразившийся во множестве книг — Пильняка, Сейфуллиной, Катаева, Эренбурга (в то время полуэмигранта) и других, — переведенных с русского. Говоря об этом, следовало бы упомянуть и редактировавшийся Ватом коммунистический «Месенчник литерацкий». Литературные пристрастия Важика толкали его в сторону авангардной французской поэзии (ему суждено было стать одним из лучших ее переводчиков), но в политическом плане он разделял убеждения своей среды, где, при всей ее «европейскости», ожесточенные споры шли между сталинистами и троцкистами. Как он сам впоследствии вспоминал, ему довелось оказывать мелкие услуги нелегальной Коммунистической партии Польши. Затем, в советском Львове, ему удалось избежать обвинений в троцкизме и пережить остаток войны в Советском Союзе, откуда он вернулся в мундире[164].
Важик был низкого роста, очень уродливый, так что его называли «Важик-безображик»[165], но красивые женщины находили в нем другие достоинства. До войны я был знаком с его очаровательной женой Гизой, которую затем встретил в Кракове во время оккупации, в 1941 году. Спустя несколько лет она погибла. В 1945 году Важик появился в Кракове в качестве одного из «люблинских»[166] и помог мне и Брезе[167] получить оставшуюся после немцев квартиру. Это он, напившись, обнимал меня в доме литераторов на Крупничей со словами: «Ты — последний польский поэт!» — что подтверждает его не слишком оптимистическую оценку шансов Польши под властью Сталина. Однако он так уверовал в «историческую необходимость», что своими марксистскими сочинениями о поэзии вскоре снискал себе славу «терроретика». Позднее он объяснял этот этап своей жизни просто: «Я спятил».
160
В переводе Ю. Верховского эта строка из «Од» Горация (I, 9) звучит так:
161
162
164
Имеется в виду, что в СССР Важик вступил в ряды созданной советским правительством 1-й армии Войска Польского, где был политическим офицером.
165
В оригинале «Ważyk — brzydki twarzyk». Это выражение перевела незадолго до смерти Наталья Горбаневская и прислала мне с припиской, что это подарок от нее.
166
Имеется в виду марионеточное временное правительство Польши, созданное в 1944 г. в Люблине по распоряжению Сталина и управлявшее польскими территориями, занятыми Красной армией.