Рачковский соображал, глаза как мыши, бегали под бровями.
- Что говорить, ваши услуги конечно велики, работа нештучная, серьезная сказал он, задумываясь и что-то как будто сообразив. - Нет там людей сейчас, Евгений Филиппович, поэтому и беспорядок. Настоящих, преданных делу людей господин министр выбрасывает, новых берет. Не понимает дурак, - проговорил резко Рачковский, - что в розыскном деле опыт - всё. Всё! - повторил веско Рачковский.
Помолчав, Азеф оказал вяло:
- Вас Плеве сместил?
- Как видите, после двадцатипятилетней службы - улыбка кривая, полная злобы, как будто даже плача, показалась на лице Рачковского.
Азеф глядел искоса.
Рачковский повернулся и, как бы смеясь, сказал:
- А что вы думаете, господин Азеф, о кишиневском деле?
- О каком?
- О погроме. Азеф потемнел.
- Это его рук?
- Кого-с?
- Плеве?
- А то кого же с! - захохотал Рачковский. - Полагает правопорядок устроить путем убийства евреев! Я вам по секрету скажу, - наклонился Рачковский, разумеется между нами, ведь отдушину-то господин министр не столько для себя открыл, сколько для наслаждения своего тайного повелителя, Сергея Александровича, чтоб понравиться, так сказать, да не рассчитал, как видите, не учел Запада, а теперь после статьи-то в "Тайме" корреспондента высылает, то да сё, да с Европой не так-то просто, не выходит, да-с. Видит, что переборщил с убийством сорока евреев-то, да не Иисус Христос, мертвых не воскресит, захохотал Рачковский дребезжаще, не сводя глаз с Азефа.
Азеф выжидал. Хоть это было, кажется то, зачем он приехал.
- А окажите, Евгений Филиппович, - проговорил Рачковский, вставая, правда, что революционеры подготовляют большие акты?
Азеф смотрел на полупрофиль Рачковокого. Он впился в задышанный змеиный полупрофиль. Хотелось знать, правильны ли ассоциации?
Рачковский быстро повернулся к Азефу, как бы говоря: "что же ты думаешь, что я тебя боюсь, что ли?" Азеф проговорил как бы нехотя.
- Готовят как будто. Не знаю.
- Надеюсь не центральный? - подходя, заметался Рачковский. - Думаю, что мимо вас это не идет?
- Нет, не центральный, - оправляя жилет, мельком скользнув по Рачковскому, сказал Азеф.
- Что ж, министерский?
Сделав вид, что ему не так уж это интересно, Азеф поднялся.
- Готовят, Петр Иванович, акт, но вы теперь лицо неофициальное, я, собственно, не имею права, - улыбнулся вывороченными губами Азеф.
- Хо-хо! куда хватили! - хлопнул его по плечу Рачковский - а вы не бойтесь, дорогой! - вдруг заговорил Рачковский смело, и близко придвигаясь и подчеркивая каждое слово произнес: - И не такие опалы бывали, важно одно, а там и я в опале не буду, да и вы, милый друг, не с олухами работать будете и не за такие гроши рисковать петлей.
И пристально глядя Рачковский проговорил:
- Ведь не хочется в петле-то висеть, а? Азеф понял. Но захохотал.
- Чего же смеетесь? - обидчиво сказал Рачковский.
- Да так, Петр Иваныч.
- Ну да, - протянул Рачковский и, задерживая руку Азефа, опять придвигаясь, проговорил:
- А вы бросьте, батенька, подумайте, не шучу говорю. Надо выходить на дорогу, да, да. Мои связи-то знаете?
Азеф с удивлением почувствовал, что у Рачковского сильная рука. Рачковский крепко сжимал его плавник, говоря "знаете", сдавил почти до боли.
- Попробуем счастья, - бормотнул Азеф. Рачковский мог даже бормотанья не расслышать. Но он говорил, ведя к двери:
- Сегодня же нас покидаете?
- С вечерним.
Выйдя на лестницу, Азеф стал сходить по ней медленно, как всякий человек обремененный тяжелым весом.
17
Савинков был уверен в убийстве. Наружное наблюдение сулило удачу. Слежка выяснила маршрут. Экспансивность Покотилова уравновешивалась хладнокровием Сазонова. Нервность Каляева логикой воли Швейцера. Одетый в безукоризненный фрак, Савинков, торопясь, ехал на маскарад. Лысеющую голову расчесал парикмахер на Невском. У Эйлерса куплена орхидея. Когда Савинков поднимался озеркаленной, сияющей лестницей меж пестрого газона масок, кружев, блесток, домино, был похож на золотого юношу Петербурга, ничего не знающего в жизни кроме веселья. Был пшютоват, говорил с раздевавшим его лакеем тоном фата.
В зале играли вальс трубачи. Зал блестящ, громаден. Танцевала тысяча народу. Найти среди масок Азефа представлялось невероятным. Савинков перерезал угол зала, красное домино рванулась к нему, взяло за локоть и тихо сказало:
- Я тебя знаю.
Это была полная женщина. Савинков засмеялся, освобождая локоть.
- Милая маска, ошибаешься. Ты меня не знаешь, так же, как я тебя.
- Ну, всё равно, ты милый, пойдем танцевать.
- Скажи, где ты будешь, я подойду после, я занят.
- Чем ты занят?
Три белых клоуна завизжали, осыпая Савинкова и маску ворохом конфетти, обвязывая серпантином. Савинков хохотал, отстраняясь. Маска опиралась о руку Савинкова, прижимаясь к нему. Было ясно, чего хочет красное домино.
Из коридора Савинков увидал: - в черном костюме, по лестнице поднимается Азеф. Азеф шел уверенно, солидно, как хороший коммерсант, не торопящийся с развлечениями маскарада.
- Знаешь, маска, не сердись, иди в зал...
- Нет, ты обманешь.
- Слушай, говорю прямо: иди, ты надоела.
- Негодяй, - прошипела маска, ударяя по руке веером и пошла прочь.
Савинков видел, Азеф поздоровался с стоящим в дверях молодым человеком, в светлом костюме. Человек был лет двадцатипяти, крепок, невысок.
Савинков видел, что Азеф его заметил. Не упуская Азефа и молодого человека из виду, он пошел. В буфете, догнав, он положил руку на плечо Азефа.
- Ааа, - обернулся Иван Николаевич, дружески беря под руку Савинкова познакомьтесь.
Савинков пожал руку молодому человеку. Тот сказал:
- "Леопольд".
Савинков догадался - Максимилиан Швейцер. В буфете купеческого клуба звенели тарелки, вилки, ножи, ложки, несся хлоп открываемых бутылок. Маски, люди без масок, сидели за столами. Напрасно Азеф с товарищами искал места. Но лакей провел их в зимний сад. Тут под пальмами они были почти что одни. Азеф был сосредоточен. Савинков перекинулся с Швейцером незначащими фразами. Швейцер показался похожим на автомат: уверенный и точный.
- Вы привезли динамит? - проговорил тихо Азеф, обращаясь к Швейцеру.
- Да.
- И приготовили снаряды?
- Да.
- Сколько у вас?
- Восемь. Могу сделать еще три, - сказал Швейцер, затягиваясь папиросой.
- Так, так, - подумав, сказал Азеф.
- А как у тебя наблюдение, Павел Иванович?
- Хорошо. Егор и Иосиф трижды видели карету. Оба извозчика стоят у самого департамента.
- Это опасно, предупреди, чтобы не делали этого.
- Я говорил. Они не замечают никакого наблюдения.
- Всё-таки предупреди. У самого дома стоять не к чему. Это не нужно. А как "поэт"? И как ты предполагаешь, у тебя есть план?
- Да, наружного наблюдения совершенно достаточно. Оно выяснило, что по четвергам Плеве выезжает с Фонтанки к Неве и по Набережной едет к Зимнему. Возвращается той же дорогой. Раз это ясно. Раз снаряды готовы. Люди есть. Так чего же недостает? Плеве будет убит, это арифметика.
Азеф посмотрел на него, сказал.
- Не только не арифметика, но даже не интегральное исчисление. Так планы не обсуждают. Если б всё так гладко проходило, мы б перебили давно всех министров.
Швейцер молчал, не глядя ни на одного из них.
- Никакого интеграла тут нет, - вспыльчиво проговорил Савинков, - план прост, а простота плана всегда только плюс.
- Ну, говори без философии, - улыбаясь перебил Азеф, - как ты думаешь провести?
- Лучше всего так. Покотилов хочет во что бы то ни стало быть метальщиком. Так пусть...
- Что значит, во что бы то ни стало? - перебил Азеф.
- Он говорит, что его опередил Карпович, Балмашов, Качура, что он не может ждать.
- Какая чушь! Мне наплевать, может он иль не может. Я начальник Б.О. и кого назначу, тот и будет метать. Из-за истерики Покотилова я не рискую делом.
- Дело тут не в истерике. Покотилов хороший революционер, я в нем уверен. Он сделает дело. И я не вижу оснований, почему ему не идти первым?